Елень Романовъ

У черта на куличках

Я твоe царство огнeм сожгу, пеплом развею.

Русская народная сказка

Я утверждаю, что мой очередной опус – вовсе не рассказ о какой-то там мистике или религиозной мистификации. Я утверждаю, что это сложный, или многоплановый, чистый и запутанный рассказ о любви.

Д. Д. Сэлинджер

Начало

Как всё началось, помнит только Вода. На исходе безвременья великое предвечное Море отступило, и из него на песок вышел первый Колдун. Он принес Огонь. Огонь был свиреп и безжалостен, как первозданный мир. Он был неуправляем. Колдун желал подчинить Огонь, но тот не хотел служить ему – пепел и дым шли подле него. Тогда человек отправился к воде узнать, как заставить Огонь покориться. Холодное, притаившееся во мраке Море шептало ему о жертве, и Колдун отсек палец с руки, бросив его волнам. Кровь обагрила соль и камень. Два дня и две ночи ждал он на берегу ответа у Моря. Два дня и две ночи Море молчало. Но на рассвете третьего дня, в глубине, откуда поднимается солнце, родился Змей – слабый, как ребенок, и сильный, как порождение стихии. Море отдало дитя Колдуну, и тот заточил Огонь в нем.

Змей рос подобно дереву, зверю и человеку: долго, дико, подневольно. Он слушался слова, но сам не мог говорить, когда он сказал Колдуну: «Ты мне никто, я сильнее тебя и не желаю служить тебе», – тот проклял его молчанием, чтобы Огонь в нем не знал голоса. Немое дитя не в силах было ни возразить, ни подчиниться, раздираемое на части запертой в нем стихией – ее возмущенная ярость жгла леса и луга, превращая поля в пустоши, а камни – в угли. Но как ни пыталось пламя обжечь Колдуна, ничего у него не выходило: кожа человека, расцветая лепестками легчайших ожогов, к рассвету вновь становилась белой. Тогда сила Змея обрела руку и разум, но не сердце. Сердце его горело Огнем, мечтая о свободе. Ночью, пока Колдун спал, измученный снами и явью Змей вернулся к Морю – волны жгли ему ноги, не слыша голоса. И он покорился. Змей научился служить Колдуну, отпускать Огонь и сдерживать его, и с каждым днем его свирепая сила, послушная чужой воле, слабела.

Остановить Змея могла лишь Вода – проклятие, что лилось с неба, окружало удушливым белым туманом в низинах, таяло под ступнями росой и снегом, жгло, разъедая кожу, впиваясь в тело гнойными язвами. Колдун наложил чары на одежды Змея, чтобы злая влага не ранила его, но в ненастные дни в очаге их дома никогда не гасили пламени – зверь погружался в него целиком, и тело его облепляла искрящаяся рыжая мошкара.

В первый сухой день поздней осени Змей отправился в Лес к Дереву – жечь всяк облетающий лист, не касаясь Огнем ни одной из ветвей. «И держись подальше от людей!», – повелел Колдун, застегивая на нем плащ и укрывая голову капюшоном, чтобы прячущиеся в ветвях капли не кусали его. Змей кивнул, обещая исполнить наказ, и скрылся в ветвящейся глубине. Там он беспечно играл с ветром, разевая тихую темную нору рта и радуясь своей привольной игре. Он жег только-только отрывающиеся листы, листы, ложащиеся к самым корням, ловил их силой своей близко-близко к запрету, пока не услышал далекие крики среди безграничной лесной и своей тишины.

Люди были в лесу, забирая у него то, что он им давал. Неразрывно связанные друг с другом, они выкрикивали свои имена гулкими голосами. Змей хотел послушать их, только послушать. Бесшумный, и оттого невидимый – вне тончайшей паутины их зова – он крался среди серых стволов всё ближе и ближе.

Женщина с выцветшими волосами, выбившимися из-под рябого платка, с вывернутыми наружу швами на юбке, в которой она бессильно путалась, как в самом воздухе, уходила из Леса ни с чем, проклиная дождь и голод, наполнявший ее пустой живот страхом. Змей слушал ее жалобы в тайнике между рыхлых стволов, щипавших его водой. Стая тощих волков кружила поблизости, втягивая в ноздри запах пришелицы, гневившей Бога роптанием. Лес дарил своим детям сухое мясо этой случайной жертвы и право выпустить из него ослабевшую душу. Звери бросились к Женщине, но Змей укрыл ее за стеной Огня, испугавшего волков сильнее, чем Голод. Когда же пламя угасло, она выскочила из круга золы (в какую превратились мох и деревья, еще мгновения назад бывшие мхом и деревьями), и бросилась прочь.

Она бежала сквозь лес, не разбирая дороги, разрывая одежды о колкие обломки сухих стволов, валилась на землю и поднималась вновь. Ее ожоги и слезы привели охотников, явившихся убить Демона. Сила Змея не была безгранична: мстительный Огонь, прогорая, оставлял его – отрекшегося от своей истинной природы – беззащитным. Люди кололи Змея острыми палками и бросали в него камнями, загоняя исчадье Ада к скалам, где, сорвав с него плащ, скинули в самое темное ущелье, обрекая на долгую мучительную смерть в сырости.