У Дона Великого на берегу

Смел был Бориска в драке. Крепок. Однако и расчетлив. Тут сразу смекнул: трое, с Вострецом в придачу, одолеют. Кинулся в сторону. От ножей сберегла кольчужная рубаха. Под каленой сталью зазвенели железные кольца. Но тороваты* были в кулачном деле Вострецовы дружки. Частенько били скопом. Рванулась из-под ног земля. Взмахнув руками, грохнулся Бориска навзничь. Не успел опомниться. Один тяжеленный сапог – в бок. Другой – в лицо. Во рту солоно сделалось от крови. Небо перед глазами кувырком. Тут еще два сапога подоспели. И еще…

Изловчился Бориска. Перевернулся на живот. А Вострецовым дружкам и голова, и спина, и бока тоже годятся. Подняться не дают, злодеи…

«Искалечат, – мелькнула у Бориски тоскливая мысль. – Это уж верное дело!»

Вдруг густой низкий голос:

– Пошто вчетвером одного? В чем вина?

Поднялся Бориска, шатаясь. Рукавом отер с лица кровь. Человек, росту высокого, в плечах широкий, сам светлый, с бородой курчавой, тоже светлой, а одетый в черную монашескую одежду, стоит подле.

– Тебя только тут не хватало! – ощерился Вострец.

В руках все те же ножи отточенные посвечивают.

– За что? – это уж Бориске.

Сплюнул кровь на землю Бориска. Зуб передний потрогал – качается.

– Кольчуга моя понравилась. В том вся вина…

На Бориску парни не глянули. Куда денется? Приступились к человеку в монашеской одежде:

– Кто таков? Откуда взялся? Не ученый еще? Поучим!

Хотел незнакомец, должно, по-мирному. Да увидел ножи.

– Кто таков?! – повторил.

И оторопевшего Востреца с одним из дружков за воротник – хвать! Ровно щенков поднял. Лбами – тресть!

– Иноком Александром зовут.

С сердцем, видать, взъярился.

– Прозвищем – Пересвет*.

И опять, приподнявши, лбами – тресть! Захрипели Вострец с дружком. Ножи пороняли. Двое других попятились.

– Может, еще чем любопытствуете? Отвечу!

– Пусти… – попросил Вострец, едва ворочая языком.

– А может, все-таки еще?

– Пусти!

Человек, назвавшийся иноком Александром Пересветом, отпустил обоих. Устыдил:

– На ворога идти, а они своих бьют-грабят! – Пригрозил: – Глядите! В другорядь горшими слезами умоетесь!

И Бориске:

– Айда, парень!

Подобрал шлем Бориска. Пошел рядом. А светлобородый Александр Пересвет сказал:

– Всякий, вишь, люд бывает. Кому война, кому пожива. Рубаха твоя кольчужная, слов нет, добрая. Да ею одной разве оборонишься? На-ко!

Достал из-за пазухи кистень – ядро с шипами на ремне.

– Случаем достался. Копье али сабля тяжелы. А сие оружие, хоть иной раз слывет разбойничьим, будет тебе впору.

Угадал Пересвет! То была главная Борискина печаль и забота. Силенки, по годам, хватало. И более даже. А все одно – молод был, чтобы управиться с вооружением взрослого воина. Кистень же, коли изловчиться, и впрямь самое верное дело!

– Спаси Бог тебя! – горячо выпалил Бориска, сжимая грозный шар, еще хранящий тепло Пересветова тела.

– Чего уж там! – вдруг озорно подмигнул Пересвет. – За одного битого, слышь, двух небитых дают. Храни тебя Господь! Держись крепче!

И повернул, пошел своей дорогой. Высокий, широкий, ладный.

Провел Бориска по лицу ладошкой – больно. Бока потрогал – тоже болят. Но подумал: истинно говорят, худа без добра не бывает. Через гадину Востреца и его паскудных дружков познакомился с дивным человеком. И оружием обзавелся.

Дома встретили Бориску радостью и суматохой разом. Сестренка Настя бросилась на шею. Дед Кирей прыткими глазами Борискину «красоту», Вострецову работу, приметил сразу.

– Эка тебя! Кто?

– Пустое, дед!

Не хотелось Бориске сейчас говорить про подлого Востреца и его дружков.

Маманя запричитала над синяками-ссадинами.

– До свадьбы заживет! – молвил дед. И изрек проницательно: – Спасибо доспехам, повидаем хороброго мужа!

Дед Кирей – росту малого, костью тонок – в белую полотняную сорочку одет, расшитую у ворота и подола красной шелковой нитью. Один рукав пустой, заткнут под пояс. Нет у деда Кирея правой руки. Потерял в схватке с ордынцами.

И дед Кирей, и отец его, и сыновья – среди коих отец Бориски – были холопами, военными слугами великих князей московских. Ходили с ними против Орды, Литвы. А коли приказано – и против других русских князей. Ноне наступал Борискин черед. Тринадцать лет должно ему исполниться. Много или мало? По тем временам достаточно, чтобы учиться ратному делу не во дворе – в поле. Младшим рындой-оруженосцем. Или при стремени старшего воина. По-мамкиному – быть бы тому попозже. А то и вовсе не бывать. Какой воин? Дитя еще! Но и великий князь Дмитрий Иванович в свой первый поход отправился и вовсе двенадцати лет от роду.

Борискину обнову дед осмотрел со тщанием. Единой своей левой рукой перебрал по колечку. Одобрил:

– Мастер делал! Вложил душу и умение. Сзади чуток послабее. Да ведь казать спину врагу негоже…