У каждого свой путь в Харад

– Не поможет, – согласился монах. – Но я могу облегчить боль скорби. Она не будет ее так остро чувствовать на протяжении определенного времени. А время, оно лечит само по себе.

Князь покачал головой:

– Это неправда, поверь мне. Мне семьдесят четыре, а есть воспоминания, которые каждый раз ранят, как только я вытаскиваю их из памяти.

– В замке не осталось ни одного монаха?

– Ни одного. Все ушли. Даже самые древние. И не только отсюда. Я знаю, они дежурят по несколько человек в монастыре, сменяя друг друга. Но основная часть на позициях. Они там нужней. А здесь – зачем нам монах?

– Ну вот ведь, один понадобился…

– Ты не можешь не понимать, что я вызвал тебя не поэтому. Поверь мне, мы справимся. Хальмгарды и раньше справлялись – скорбели и умирали без помощи со стороны монашеского ордена.

– Тогда…

Князь отрицательно помахал кистью руки, отметая любые его возможные догадки.

– Я вызвал с позиции всех. Всех своих детей. Как хочешь понимай: малодушие, эгоизм… Но это решение монарха, а потому неоспоримо. Я отправляю всех вас, моих любимых детей, с посольством в страны дружественные и обязавшиеся предоставить нам помощь. Я знаю, кольцо окружения сжимается. Выбираться из него тоже рискованно, но все же так шансов больше… – его голос предательски дрогнул, – чтобы кто-то из вас остался в живых. Мне дорог каждый житель моей страны. Создатель видит, когда к замку подойдет удматорская нечисть, я собственноручно возьмусь за меч, который уже более полувека ржавеет в ножнах, и прихвачу с собой десяток этих собак на тот свет. Но смотреть, как перемалывает в мясорубке моих детей, это выше того, что я могу вынести.

Шелест покачал отрицательно головой, а вслух произнес:

– Я все понимаю. Безотносительно к каким бы то ни было шансам. Вы скажите, что надо делать, а я буду выполнять, не просчитывая никаких вероятностей для себя лично. – Он помедлил с вопросом. – Мне разрешено будет зайти к княгине?

Доноварр на секунду прикрыл глаза:

– В качестве представителя монашеского ордена.

– Разумеется. – Шелест вдруг ощутил нечто совершенно новое. Что-то нехорошо царапнуло в области сердца. – «Это что? Это называется тоска? Почему я должен страдать из-за того, что не смогу назвать «мамой» женщину, которую видел лишь издали на приемах? Не смогу прикоснуться к ее руке, прижаться к ней, как ребенок, в порыве нежности? В сущности, это совершенно посторонняя для меня женщина». – И Шелест снова повторил: – Разумеется. В качестве монаха. И только.

Вошедший слуга вынужден был несколько раз кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание.

«Дурацкая картина… Практически всосала меня в свое нутро. Такое ощущение, что уснул – и увидел во сне свое точное прошлое». – Шелест встал, пружинисто оттолкнувшись от ручек кресла.

– Принц Эльяди Энер имеет честь пригласить вас отведать настоящий вильярдский кофе.

– С превеликим удовольствием, – пробормотал Шелест, стараясь приноровиться к быстрому шагу слуги.

Они пересекли лагерь в обратном направлении. Шелест видел нескольких военных, слуг, повара. Тот уже не ругался на чем свет стоит. Все занимались своим делом, не обращая на монаха особого внимания.

За границей лагеря стоял все тот же латфорский лес. То, чего боялась Дарина, не произошло – лагерь не перенесся неизвестно куда, прихватив их с собой. Их лошадей расседлали, помыли, расчесали им гривы – и они стояли в ряд, отливая на солнце шелковистыми спинами.

К удивлению Шелеста, они прошли мимо входа в княжеский шатер, завернули за него и спустились по пологому берегу вниз к реке.

Принц сидел на своем кресле в шаге от воды. Напротив него стояло еще одно кресло, а между ними – небольшой столик, сервированный кофейными чашками из серебра. Черной вязью по ним вился узор из распустившихся роз. Неподалеку усатый мажордом с очень серьезным видом грел в миниатюрных тиглях кофе. Россыпь покрытого шоколадной глазурью зефира подтаивала на солнце.

Тот, кто сидел за столом, не обращал на это ни малейшего внимания, взгляд Эльяди терялся среди волн бегущей мимо реки. В его чашке дымился обжигающий кофе, но принц лишь грел о нее ладони и медлил поднести к губам.

Монах поклонился:

– Ваше высочество…

Эльяди перевел на него взгляд. Слегка улыбнулся:

– Вероятно, в приватной обстановке мне тоже стоит называть вас настоящим титулом. Сейчас не перед кем бояться раскрыть ваше инкогнито. Могу я пригласить ваше высочество присесть?

Шелест расположился в предложенном кресле. Его чашку тут же наполнили кофе. Слуга замер рядом, ожидая дальнейших распоряжений.

– Одно из самых красивейших зрелищ на свете. Солнечный свет. Он идеален, – произнес Эльяди. В его глазах прыгали отражения солнечных зайчиков, рожденных рекой.

Шелест молчал, ожидая, когда закончится аллегорическое вступление и начнется беседа, ради которой он был приглашен. Но вместо этого принц спросил:

– Что вы думаете об этом?

– О чем? О свете?

– Да, я имею в виду свет. Или разговор о нем противоречит вашим религиозным убеждениям?

– Убеждениям? – Шелест был сбит с толку.

– Да, убеждениям. Философии ордена.