У каждого свой путь в Харад

– Прошло четырнадцать лет, и личный врач княгини обрадовал нас всех известием о ее новой беременности. Но в этот раз все протекало совсем не так, как раньше. Очень скоро она заболела и слегла, ни один из лекарей не мог ничего сделать. Одни говорили – возраст, другие – слабое здоровье, мол, туманы с озер подорвали его…

С каждым днем она таяла все сильнее. По княжеству поползли слухи. Поговаривали, что это проклятие Светлого Братства. Ты слышал об этой организации и, думаю, можешь представить, что именно могло породить подобные слухи. Месть Светлого Братства за изгнание. Люди боялись, что после княгини придет черед остальных быть проклятыми.

Отдельные личности решили воспользоваться всей этой возней вокруг болезни, и она стала предлогом для возникновения смуты. Я первый раз в жизни был в отчаянии, мать моих детей при смерти, страна на пороге гражданской войны…

Все рушилось, и тогда я пошел на то, на что бы раньше не решился ни при каких других обстоятельствах.

Я прибег к помощи монашеского ордена. Вплоть до начала родов моя жена находилась во власти их магии. Конечно, мне пришлось пообещать им кое-что взамен за помощь. Взамен за ее жизнь.

Шелест почувствовал, как разгоняется для бешеного скачка его сердце. Он уже обо всем догадался, для этого совсем не обязательно было прибегать к телепатии. И он не хотел слышать того, что дальше собирался сказать Доноварр.

– Роды принимали монахи в присутствии личного врача. Повитухи, вопреки обыкновению, находились за дверью. Им передали на руки одного малыша. Мальчика назвали Ольмаром. Я получил ребенка и жену, орден Стирающий Лица – доступ к власти. Он был официально признан на всех уровнях истинно и единственно верно трактующим Откровение о Создателе. Так я сдержал в отношении их данное слово.

Монахи принялись распространять свое учение. И я не видел в нем угрозы, в свое время я изучал досконально их трактаты. И после я всегда держал под контролем все передвижения, все изменения… И, наверное, я слишком отвлекся на них, слишком. Это была ошибка. Я так сильно опасался затаенной угрозы внутри, что проморгал ее извне… А теперь я потерял моего первенца, и это убивает меня. Медленно и мучительно. И для меня не важно стало все остальное.

Шелест прокрутил на пальце под перчаткой перстень. Руки у него дрожали, а в горле пересохло. Проведя несколько месяцев так близко к фронту, пресытившись смертью, людскими страхами и горестями, не раз и не два рисковавший собственной жизнью, монах никогда не испытывал такого чувства беспокойства и скорби, как сейчас.

– Мало кто знает, но в день, когда появился на свет мой младший сын, княгиня после долгих часов мучений произвела на свет еще одного ребенка. Врач признал его мертворожденным и передал тельце монахам для проведения ритуала погребения.

Доноварр прерывисто вздохнул.

– Трудно делать такие откровения. Особенно после стольких лет. Особенно мне, монарху. Я никогда ни перед кем не держал отчет, а вот теперь… – Он снова вздохнул. – Врач вышел из покоев княгини, сообщив об ее тяжелейшем состоянии и смерти второго ребенка. Я – грешен, сто тысяч раз грешен! – подумал в тот момент, что и стольких детей с нас довольно, так пусть уж одного из них Создатель сразу заберет к себе.

Понимаешь?

Сразу, не дожидаясь, пока он вырастет, пройдет свой путь, постареет и наконец скончается… Что я говорю, ты же монах – ты как раз понимаешь лучше, чем кто-либо. В этом философия вашей религии. – Князь потер лоб. – Я так подумал, входя в покои княгини. Я уже попрощался с ним, даже ни разу не видя, мысленно похоронил и засыпал землей. И поэтому, когда я вошел и услышал, как монахи говорят, что ребенок был мертв несколько минут, а потом задышал и что им нужно забрать этого малыша к себе – я не сразу понял, что именно они говорят. Я не обрадовался, что он выжил. И видит Создатель, мне не было и на одну сотую так больно тогда, по сравнению с тем, что я чувствую сейчас. А ведь это тоже был мой сын. Ты тоже был моим сыном, Шелест. – И словно в этот момент вернувшись из прошлого, князь тут же исправился: – Ты тоже мой сын.

Голова у монаха была совершенно пуста. Он смотрел на Доноварра и никак не мог понять, кого он видит в этом старом человеке? Боящегося разгрома своих войск монарха, раздавленного горем отца? Того, кто отнял его у матери и лишил семьи или того, кто спас от погребения, придав иную форму существования?

Молчание затягивалось. В голову сами по себе пришли единственные слова, которые он и произнес, посчитав уместными в данной ситуации:

– Как здоровье княгини?

Доноварр поморщился и снова поднес к лицу руку.

– Она ничего не знала, если ты об этом. До сих пор она уверена, что у нее шестеро сыновей… Вернее, теперь следует говорить так: была уверена, что у нее было шестеро здравствующих сыновей и маленькая могилка на фамильном кладбище. Ирония судьбы – здравствующих детей действительно шесть, но только вот могилы у павшего, чтобы мы могли оплакивать его, нет… Его мать не просто горюет – свет в ее глазах погас. Тут уже никакая магия не поможет.