У стен Москвы

— Немцы в двадцати километрах — в Андреевне.

— Сам видел или этот… сказал? — командир кивнул в сторону немца.

— В Андреевке видел сам. В бинокль. Мы всего двух километров не доехали до Андреевки: немцы как вошли туда, так сразу выслали свою разведку на двух мотоциклах. Одну машину мы перехватили, а другая удрала. Мотоциклист вовремя свернул в сторону и умчался.

— А этот что, один ехал? — спросил Воронов.

— Нет, товарыш комиссар… Только второго не удалось живьем взять.

— Та-ак. А ну-ка, комиссар, потолкуй с немцем.

— Вы из какой дивизии? — спросил Воронов по-немецки.

Мотоциклист презрительно с ног до головы осмотрел Воронова и молча отвернулся от него.

— Говорить не хочет. Ничего не поделаешь — «высшая раса», — сказал Семен Петрович и вдруг с легкостью юноши вскочил с места, скомандовал: — Сми-ирно! Отвечать, когда с тобой разговаривает советский офицер!

Гитлеровец, прижав руки к бедрам и щелкнув каблуками, вытянулся перед Потапенко.

— Ну вот. Теперь другое дело, — садясь на свое место, сказал подполковник. — Спрашивай, Антоныч.

— Какая дивизия перед нами? — снова задал вопрос Воронов.

— Перед вас не есть дивизия. Перед вас есть большой армейский групп немецки войск! — запальчиво ответил фашист, сильно коверкая русские слова.

— Да он, оказывается, и по-русски говорит! — воскликнул Потапенко и уже сам стал задавать вопросы: — Сколько дивизий в этой группе?

— Я можно сказаль, но… это не есть хорошо вам.

— Говори.

— Два немецки моторизованный корпус. Семь дивизия!

— Кто командует армейской группой?

— Господин генераль фон Мизенбах. О-о о!.. Это ест большой генераль!..

— Танки есть в вашей армейской группе?

— Много. Очень много. Завтра немецки танк будет взяль Березовск. Послезавтра пойдет нах Москау!.. Герм…

Семен Петрович, все чаще затягиваясь табачным дымом из своей огромной люльки, исподлобья посмотрел на немца таким колючим взглядом, что у того застряли в горле слова.

— Видали, хлопцы? Он со своим генералом пойдет «нах Москау», а мы… Нас и за людей уже не считают, — наливаясь гневом, сказал командир полка. — Убери его отсюда, Бандура, к чертовой матери, иначе я ему сам покажу дорогу «нах Москау» и обратно!

Старшина открыл дверь, крикнул в темноту ночи:

— Чобот! Возьми его!

Когда дверь за мотоциклистом закрылась, Потапенко сказал:

— Возвращайтесь назад, старшина. Наблюдение за противником продолжать. О всех передвижениях немцев докладывать немедленно. Ясно?

— Так точно!

Бандура вышел из землянки. Потапенко склонился над картой.

— «Нах Москау»!.. — повторил Семен Петрович. Видно, его сильно задели эти слова.

— И главное — не скрывают своих намерений, подлецы!.. — сказал Воронов.

— Обнаглели, потому и не скрывают… — ответил Потапенко. — Нет, вы подумайте только: «нах Москау»! Ах ты, скотина!.. — выругался Потапенко и решительно поднялся с места.

8

Широкая асфальтированная дорога, словно быстро бегущая река, стремительно уносилась на запад. Вот она с ходу пересекла поляну и стала спускаться в лощину, которую огромной подковой охватывал подмосковный лес. В самом низу автострада нырнула в белесый туман и, выскочив с другой стороны, начала подниматься вверх. На гребне противолежащей возвышенности она проскользнула мимо рощицы, похожей на большой, грубо сделанный сапог, и скрылась с глаз.

По опушке этого охватывающего лощину леса проходила линия обороны батальона Кожина.

Морозило. На деревьях, опавших листьях, плащ-палатках и даже касках солдат серебрился иней. Бойцам сегодня не спалось. Они стояли возле орудий, выдвинутых вперед для стрельбы прямой наводкой, у пулеметов, нацеленных на лощину, и настороженно посматривали в сторону Андреевки. Смотрели туда, откуда с минуты на минуту должны были появиться немцы. Те самые немцы, которые, как утверждал пленный гитлеровец, сегодня намеревались достигнуть Березовска, а завтра пойти «нах Москау».

— Уж скорее бы, что ли… — плотнее кутаясь в плащ-палатку, сказал Озеров.

Иван был не из трусливого десятка, но он очень волновался перед первым боем. Да и не только он… Волновались все.

— Торопишься? — протирая пулемет, спросил Чайка.

— Ждать не люблю.

В ходе сообщения появился Кожин. Он подошел к окопу, укрепленному сверху двумя накатами толстых бревен. Метрах в двухстах от переднего края у Кожина был хорошо оборудованный наблюдательный пункт, и он мог бы руководить батальоном оттуда. Но этот день, когда его подразделения впервые должны были встретиться с немцами, он решил провести именно здесь, среди своих бойцов, и отсюда управлять боем.

— Асланов еще не вернулся? — спросил он своего ординарца.

— Никак нет, товарищ капитан, — ответил Валерий.

— Павлов, проверьте, когда от Щербинина ушел Асланов.

— Асланов здесь, товарищ капитан! — вывернувшись из-за кустов, сказал командир полковой батареи.

— Где тебя черти носят? — спросил Кожин.

— Ва, зачем черти?! Ноги носят, — подходя к окопу комбата, ответил старший лейтенант. — Не ругайся. Сам понимаю, но там, — он показал в сторону рощицы, — очень хороший НП. Все как на ладони видно.

— Как там Щербинин?

— Замаскировался. Ждет…

— Павлов, вызови еще разок сержанта Щербинина.