Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

На короткое мгновение показалось, будто умолкли все звуки. Народ не видел, что произошло на парапете, и начал ликовать, но вокруг королевской четы царила мертвая тишина. У некоторых даже перехватило дыхание. Они решили, что, несмотря на триумфальный день, последует новое фиаско.

Люди начали беспокойно оглядываться. У них было такое выражение лиц, будто они не сомневались, что король отправит ее назад. Даже этот великий день не примирит его с ненавистной супругой.

Брат Герин тоже побледнел, заметив столь неожиданный поворот событий.

Лишь спустя какое-то время он, как и все остальные, заметил, что строгий взгляд короля был обращен не на стоящую на коленях Изамбур, а на Софию. То, что она, вытянув шею, смотрела ему прямо в лицо, вместо того чтобы упасть перед ним на колени, разозлило его гораздо больше, чем вид отверженной, высланной и вновь принятой супруги. На Изамбур он вообще не смотрел и упустил момент снова грубо оттолкнуть ее.

— Да здравствует королева Изамбур! — воскликнула София, встала наконец на колени и с удовольствием услышала, как люди облегченно подхватили ее слова, забыв о страшном мгновении.

— Да здравствует королева Изамбур! — кричали люди на парапете, и их голоса неслись дальше, в толпу.

— Да здравствует Филипп Август! Да здравствует Изамбур!

Ликующие крики смягчили его. Король, лицо которого было по-прежнему красным и потным, не заметил, как София поднялась на ноги, подвела к нему королеву и посмотрела, как народ радостно поднял руки.

Только теперь она заметила, что у короля было новое знамя. Это был древний мотив, он считался всегда личным символом его величества, но его никогда не брали в сражения. Все изменилось после Бувина: Гало фон Монтини, бедный рыцарь, которому пришлось заложить все свое имущество, чтобы купить боевого коня, вышел в бой с золотой лилией на синем фоне. С тех пор этот цветок, который теперь радостно развевался на многочисленных флагах и платках под теплым солнцем, оставался символом французского короля.

Изамбур сидела тихо на своем месте. Ее скрещенные руки лежали на коленях, голова была опущена вниз. Перед ней стоял пустой поднос, с которого она только что ела — мясо ягненка, поджаренное и разрезанное на мелкие кусочки. Она послушно брала их бледными губами, медленно пережевывала и проглатывала. Король Филипп ничего не ел, только пил из своего кубка и недоверчиво наблюдал за тем, чем занята его супруга.

София, которая все еще не могла отойти от Изамбур, увидела, что король наблюдает за ней, будто ненавистная женщина была чужой, безобидной и пустой, седой, морщинистой старухой, которая не могла ни бояться, ни сердиться, ни ненавидеть.

За одним столом с ними сидели немногочисленные доверенные, несколько епископов, в числе которых был и брат Герин, казначей короля и Бартелеми ле Рой, который долгое время был соперником Герина в борьбе за благосклонность короля, но после Бувина отошел на второй план. Бланш и Луи тоже сидели за этим столом, но выглядели смущенно и молчали. Они не принимали участия в разговоре, который все остальные старались поддерживать, чтобы развлечь напряженного короля.

Они долго говорили об Анри Клемане, который давно, в решающий день турнира, был противником Софии. Он погиб в битве под Бувином.

Она не почувствовала торжества, а король не проявил ни малейшего сожаления. Он, не отрываясь, смотрел на Изамбур — угрюмо, со скучающим видом и даже с какой-то досадой.

Может, он думал о том, сколько сил потратил напрасно в этой борьбе против Изамбур. Может, задавал себе вопрос, который мучил Софию уже десятки лет: что сделала Изамбур в первую брачную ночь, что до такой степени напугало его? Чем она вызвала ненависть, которая была жива до сих пор?

Все затаили дыхание, когда он вдруг поднялся и подошел к королеве. София боялась даже смотреть на него. Может ли старая, сморщенная женщина, несмотря на слова Греты, превратиться в орущую, взбесившуюся фурию, как только король к ней прикоснется?

Казалось, король хотел это проверить. Он поднял руку, поднес ее к морщинистому лицу, не прикрытому вуалью. Но его пальцы не коснулись его, он отдернул руку. Он едва заметно содрогнулся, возможно, при мысли, что ему придется снова лечь в постель с этой старухой, возможно, от неприятных воспоминаний, с которыми он не делился ни с кем, кроме Агнессы, а та уже давно покоилась в могиле.

Только когда король отошел от Изамбур на приличное расстояние, его тело расслабилось. Он поспешил покинуть зал, чтобы как можно скорее пойти искать утешения в объятиях своей любовницы Маргариты, между ее мягких бедер.

Однако в заключение он сказал несколько слов, обращаясь не к Изамбур, а ко всему столу:

— Вся Франция думает, что с сегодняшнего дня я снова буду делить ложе с королевой. Знайте, этому не бывать. Но позаботьтесь о том, чтобы это осталось тайной.

Сказав это, он развернулся и ушел прочь.

Брат Герин, казалось, был доволен тем, как прошел праздничный обед. Он едва заметно улыбался.