Убийства в стиле Джуди и Панча

В тот момент, когда ты впервые сообщил об этом по телефону, я был, черт возьми, обеспокоен. Здесь была прямая связь: Чартерс тайно посещал Хогенауэра, а Хогенауэр – серьезный авторитет в области фальшивых денег… Обнаружил ли Чартерс, что значительная часть денег Уиллоби была настоящей, аккуратно спрятанной между фальшивыми купюрами? И пошел ли он к Хогенауэру, чтобы убедиться, так ли это? После этого визита, как я полагаю, совесть вынудила Хогенауэра объявить о том, что Чартерсу лучше не играть в такие игры, потому что на дознании Хогенауэр расскажет правду. И Чартерс решил заставить его замолчать.

И тут выходит на сцену Случайность, которая правит этим миром. Что меня сбило с толку, отчего я просто растерялся – так это история со светом, пропавшими книгами и перестановкой мебели. Битый час я ломал над этим голову. Если бы Хогенауэра нашли мертвым от яда, сидевшим в своем кресле как обычно, я бы не удивился. Но тут… Я все еще не исключал вероятности международных игр, в которых замешан Хогенауэр, и несколько строк на промокашке в кабинете Хогенауэра нисколько меня не успокоили. Вполне возможно, пришло мне в голову, что я ошибался в своих подозрениях относительно Чартерса. Я должен был в этом убедиться. И следовательно, Кен, несмотря на отвратительную погоду и все остальное, мне пришлось отправить тебя в Бристоль. – И Г. М. беззаботно рассмеялся. – Кен, господи, если бы ты только позвонил на десять минут позже!

– Почему на десять минут? – спросила Эвелин. – Что бы это изменило?

– Потому что я был бы уверен, – угрюмо сказал Г. М. – Проследи за ходом своих приключений, Кен, как ты описал их в следующем сообщении из Бристоля. Поговорив со мной из Мортон-Эббота, ты вышел из телефонной будки, развернул газету, чтобы снова надеть форму полицейского, – и на землю упала банкнота в сто фунтов стерлингов. Кто-то небрежно сунул ее в газету четырехдневной давности и оставил в подсобном помещении. Это означало, что банкнота была частью настоящих денег, это означало, что кто-то совещался с Хогенауэром по поводу фальшивок Уиллоби, и прежде всего это означало то, чтó, похоже, никому из вас не пришло в голову. А именно то, что консультация, вероятно, состоялась за несколько дней до текущих событий. Это означало, что лишь сам Чартерс мог совещаться с Хогенауэром, потому что Чартерс был единственным, у кого были деньги. Они были в его сейфе.

Стоун поднял руку.

– Подождите, – запротестовал он. – Но почему это не мог быть Серпос? Почему Серпос не мог стащить пару образцов из сейфа – там, знаете ли, было много банкнот, так что Чартерс не заметил бы пропажи, – и почему Серпос не мог отнести это Хогенауэру для проверки?

Г. М. моргнул, глядя на него.

– Суть этого дела в том, – сказал он сдержанно. – что виновный должен был получить вердикт по всей партии, по целому мешку – иначе нет смысла. Там были настоящие деньги и фальшивые. Если ты возьмешь несколько образцов, что это даст? Эта банкнота настоящая? Нет. А та банкнота? Да. И ты не знаешь, на каком ты свете.

Я ясно выражаюсь? Серпос не мог взять деньги из сейфа без ведома Чартерса. Никто, никто во всем этом деле не мог этого сделать, кроме самого Чартерса. И никто другой не мог отнести деньги Хогенауэру. Если деньги были переданы Хогенауэру, это единственное, что доказывает вину Чартерса. Гори оно все огнем…

– Нет, черт возьми! – сказал Стоун и махнул рукой. – Не останавливайтесь, продолжайте.

– Хм. Итак. Хорошо, с этого момента следите за приключениями Кена. Они сами по себе весьма любопытны. Он отправляется на железнодорожную станцию Мортон-Эббота – и натыкается на Серпоса.

И теперь становится очевидным, что Серпос не консультировался с Хогенауэром. Он полагался на собственные знания, считая, что добрых две трети этих денег были настоящими. Конечно, он мог бы сказать Чартерсу: «Вот! Вы всем объявили, что все это подделка. Как же! Так что отдайте мне мою долю, или я обо всем расскажу в полиции». Но это не устраивало Серпоса. Он хотел получить все. Прелесть его плана заключалась в том, что он считал его совершенно безопасным. Во-первых, он сомневался, хватит ли у Чартерса наглости натравить на него копов. Во-вторых, даже если бы Чартерс это сделал и даже если бы его поймали – что ж, он все равно был в безопасности, потому что мог бы шепнуть Чартерсу: «Вы не смеете преследовать меня в судебном порядке, в противном случае я расскажу правду об этих деньгах». Итак, он сбежал, забрав все деньги, хорошие и плохие, потому что они были разложены по пачкам и у него не было времени отделять овец от козлищ.

– И вот незадача! Для него, вероятно, это было ужасным потрясением, когда на платформе станции Мортон-Эббота он внезапно обнаружил, что на него надвигается полицейский (в лице Кена), а из толпы кричат, чтобы тот остановил человека, который ограбил начальника полиции. А он как раз и был тем человеком, который ограбил начальника полиции!