Стоит отметить, что южнокорейский президент Ким Ен Сам (Kim Young-Sam) не относился к принесению в жертву своих северных соседей так же безразлично, как американские чиновники. По его словам, «ситуация тогда была действительно напряженной». Администрация Б. Клинтона готовилась к войне: авианосцы выдвинулись от побережья США, ВМС заняли позицию для нанесения морского удара. Ким Ен Сам предупредил американского посла в Сеуле Джеймса Лейни (James Laney), что война против Пхеньяна «превратит весь Корейский полуостров в кровавую баню», и Южная Корея «не будет помогать в этом Вашингтону». После разговора с послом южнокорейский лидер лично позвонил президенту Б. Клинтону и разговаривал с ними в течение 32 минут: «Я сказал ему, что пока я президент страны, войны на Корейском полуострове не будет! Б. Клинтон попытался меня переубедить, но я раскритиковал США за то, что они хотят вести войну с Севером на нашей территории». И хотя к концу памятной телефонной беседы Б. Клинтон смягчил свой тон, он продолжал готовиться к войне, рассматривая несогласие Южной Кореи как временную задержку[483]
.Осознав, что мир уверенно движется к новой войне, бывший американский президент Джимми Картер попытался вмешаться в ситуацию. Он лично прилетел в Пхеньян с неофициальным визитом, попытавшись решить проблему дипломатическими методами. Переговоры с президентом КНДР Ким Ир Сеном вскоре принесли первые плоды, и Дж. Картер позвонил в Белый дом, прервав проходивший там военный совет. Бывший американский президент сообщил, что Ким Ир Сен согласился заморозить ядерную программу для проведения инспекции МАГАТЭ и участвовать в переговорах с США, чтобы окончательно решить данный вопрос. Понимая, что Белый дом может легко отказаться от перспективы урегулирования проблемы путем переговоров, Дж. Картер сказал, что он уже договорился с парнями из Си-эн-эн об интервью, в котором сразу после телефонного звонка расскажет об итогах встречи с руководством КНДР. Выслушав Дж. Картера, военный совет в Белом доме буквально взорвался от негодования. Включив телевизор, они увидели, как невозмутимый Дж. Картер заявляет: «Я получил твердое обязательство, что все аспекты, имеющие отношение к ядерной программе Северной Кореи, будут решены путем добровольных переговоров». На следующий день в ходе повторных переговоров с Ким Ир Сеном стороны договорились, что КНДР не будет перерабатывать отработанное ядерное топливо. Таким образом, С ША лишились последнего формального повода, который они использовали, чтобы развязать войну. Анонимный представитель Госдепартамента позднее сказал: «Самое шокирующее в поездке Дж. Картера заключается в том, что, добившись осязаемого результата — замораживания ядерной программы КНДР, он поверг Белый дом в уныние»[484]
.По словам другого чиновника из Госдепартамента: «Дж. Картер едва-едва поспел, чтобы остановить войну. Американцы никогда не узнают, как близко они были к новой мировой войне. Если бы Пхеньян не принял предложения Дж. Картера, 50 тысяч американских солдат уже были бы на границе с КНДР. Мы должны были сделать все возможное, чтобы предотвратить это»[485]
.Дальнейшие переговоры привели к подписанию 21 октября 1994 года рамочного соглашения. В соответствии с его положениями Пхеньян обязался заморозить ядерный реактор с графитовым замедлителем в Йонбене и приостановить строительство двух других реакторов. Заморозку реактора должны были проконтролировать инспекторы МАГАТЭ, а Северная Корея — распорядиться с топливом из реактора «безопасным образом, не подразумевающим его переработку». В качестве ответного хода США предполагали «предпринять меры по запуску в КНДР проекта создания ядерного реактора на легкой воде», который к 2003 году должен был генерировать до 2000 МВт. «Цель проекта — заменить потенциально опасный ядерный реактор с графитовым замедлителем реактором на легкой воде, который не имеет сколько-нибудь значимого потенциала для получения оружейного урана». В качестве промежуточной меры предусматривалось следующее: пока КНДР не построила реактор на легкой воде, США обязывались поставлять ей ежегодно полмиллиона тонн тяжелого топлива в качестве компенсации за энергетические потери, вызванные заморозкой объектов в Йонбене и прекращением строительства еще двух более крупных реакторов[486]
.