Убийство Ледяного Короля

– Она человек, ваше величество. Мы… не похожи на демонов и поправляемся медленнее, – ответил Ксезу, бросив взгляд вдаль по коридору. – А что касается ее поведения, проявите понимание к ситуации, ваше величество. На нее столько всего свалилось в последнее время.

– Я рассказал ей, что связан с землей. – Морозко опустил взгляд на свои руки и подцепил ноготь на большом пальце.

Ксезу не дрогнул, но открыл было рот, чтобы заговорить, несколько раз, прежде чем ограничиться коротким вопросом:

– Могу я спросить зачем?

Морозко с мрачным смешком согнул пальцы в кулак:

– Она попыталась меня зарезать.

– Опять, ваше величество? – устало вздохнул Ксезу.

Нахмурившись, он пожал плечами:

– Есть у нее на меня такая реакция.

Король оттолкнулся от стены. Иногда он и забывал, что его распорядитель – человек. Они не были друг другу как родные, но все же он всецело доверял ему. Только чужеродные черты его лица и рост вечно напоминали Морозко, кто он такой. И все же он был благодарен Ксезу за напоминание о смертной хрупкости.

– Это никак не меняет того, зачем она здесь, – прошипел он. И вообще, ее эмоциональные переживания были совсем не его проблемой. Он не был обязан заботиться о ее комфорте сверх того, что он и так уже ей любезно предоставил. Поведя челюстью, он стиснул зубы. Недавнее видение медленно, но верно порождало в нем смятение.

Он закрыл глаза, позволяя картинке снова возникнуть перед глазами.

Сжав губы в тонкую линию, Эйра смотрела на него. Ее темные волосы были покрыты грязью, из уголка губ стекала кровь, а в ресницах блестели слезы. Морозко стоял на коленях на земле, держась за пульсирующий бок. Сквозь его пальцы текла теплая липкая жидкость.

– Морозко. Прошу тебя, – хрипло сказала она.

В тот момент было яснее ясного, что ее страх и горе были предназначены ему. Но какое ей было дело, умрет ли он от ранений, поглотит ли его очередная волна перевертышей?

– Морозко!

Ее нужно просто убить и покончить с этим. Все эти попытки расшифровать видения только откладывают неотвратимое. Эйра или Фростерия. Один свет не важнее всего королевства.

И все же его видения никогда раньше ему не врали. Они говорили правду, и, как бы ни менялось будущее от их решений, итог никогда не уходил далеко от того, что он видел. Так почему же птичка горько плакала по нему, почему произносила его имя так, что от одного звука трескалась ледяная броня его проклятого сердца? И это та самая смертная, которая, он уверен, дышала бы огнем, если бы могла. Он видел в ней нотку нежности, когда она раскрашивала своих кукол и говорила о том, почему это делает, но чтобы эта эмоция касалась напрямую его? Да он и не заслужил такого.

Когда его имя прозвучало вновь, Морозко распахнул глаза. Оно эхом отдавалось в голове, словно в нее вонзили нож. Морозко. Морозко. Морозко. Не говоря ни слова, он пошел прочь от Ксезу. Громкое стаккато его шагов эхом отдавалось от стен, напоминавшее больше бег, чем обычный шаг. Его собственное имя выедало его голову изнутри, и он стиснул зубы, чувствуя, что оно ведет в комнату Эйры. Дойдя до двери, он распахнул ее, врываясь внутрь, но не нашел ее ни в кровати, ни на балконе. Каждый мускул напрягся, ледяное сердце еще быстрее застучало.

Широко распахнув глаза, он учуял в воздухе запах можжевелового мыла и ринулся в купальню, к ванне, в которой мерно покачивалась вода. Его тело среагировало быстрее, чем он успел понять, что она даже не шевелится. Морозко поднял Эйру на руки, прижав к себе, словно неразумного ребенка.

Ее голова упала на его плечо под неудобным углом, все тело безжизненно повисло, неподвижно, быстро остывая.

«Только не так, Эйра. Только не так!»

– Ты не погибнешь так, Эйра из Винти! – его голос взлетел, достигая почти визгливой ноты. Он отнес ее в кровать и положил на матрас, быстро оценивая ее состояние. Ее грудь не вздымалась, кожа была серой и холодной на ощупь. Как давно она была там? Вода в ванне, к счастью, еще не успела остыть.

– Проклятье, – прошептал он. – Ну же, Эйра, очнись. – Он прижал ладони к ее холодным щекам и нахмурился. Морозко бы предпочел увидеть на ее лице привычный оскал, но только не это выражение смерти. Но ведь он был предвестником гибели. И никем другим.

Он зашипел, разрываясь между тем, что нужно было сделать, и тем, чего не сделать он просто не мог. Без единого колебания он прижал губы ко рту Эйры. Тот открылся, но дело было сейчас совсем не в поцелуе и не в нотке корицы на ее губах. Он отказывался позволять ее искре жизни угаснуть. На его условиях. Она должна была умереть только на его условиях.