Маккензи поморщился. Стихи были написаны слишком слащаво. Из-за этого он не любил поэзию, потому как считал, что прямолинейность и простота прозы всегда лучше, чем витиеватость и изощренность стихотворного жанра.
Пролистав книгу, детектив нашел еще одно вложенное стихотворение, но, в отличие от первого, с явным оттенком грусти:
«
Оба стиха были датированы этим июнем. Дин Маккензи не верил, что их автор – деревенский парень Поль Залески, а вот Джефри Лоуренс запросто мог сочинить что-нибудь подобное.
Убрав листки в карман, инспектор продолжил осмотр комнаты, и его взгляд упал на кровать. «Интересно, есть ли что-нибудь под матрасом?» – решил проверить сыщик, и его догадка оказалось верной: на деревянном основании лежал небольшой клочок бумаги. Детектив развернул его и вслух прочел: «Какая же ты дрянь! Ненавижу тебя! Убирайся отсюда, пока цела, а не то пожалеешь!» Маккензи присвистнул. Чувствуя, что удача улыбнулась ему, инспектор достал из кармана стихи и, положив рядом записку, стал сравнивать их с ней. Он не был до конца уверен, но складывалось впечатление, что все это написал один человек. Это открытие так потрясло Дина Маккензи, что его лоб даже покрылся испариной. Детектив не мог обвинить человека в убийстве, не имея точных доказательств. В связи с этим нужно обязательно провести графологическую экспертизу, которая определит, чей это почерк. Но в случае если все будет подтверждено, эти найденные улики будут неопровержимыми свидетельствами против Джефри Лоуренса. Больше ничего в комнате Энни Ховард не вызывало интереса, и, закончив осмотр, инспектор спустился в гостиную, где мисс Ховард спокойно раскладывала пасьянс.
– Вы ведь нашли то, что искали? – не поднимая головы, спросила женщина.
– Да, – подтвердил Маккензи. Когда он подошел ближе к Хелен Ховард, она оставила колоду и посмотрела ему в глаза.
– Я знала, что вы обнаружите все, что нужно. Карты все сказали мне. Это кажется невероятным, вы не верите этому, но факты есть факты, не так ли, детектив? Вы можете ничего не говорить мне, но я и так знаю, что вам придется его арестовать.
– О ком вы, мисс Ховард?
– Вы знаете о ком. Вот он – червовый валет! Теперь и я знаю, кого винить в смерти моей дорогой девочки. Пусть этот человек будет наказан!
2
Генри Лоуренс лежал в кровати, но сон не шел. Он вдруг вспомнил, как впервые увидел эту девушку. Она шла по коридору и явно собиралась спать, так как на ней были надеты сорочка и кремового цвета халат. Девушка явно не ожидала встретить кого-то в столь поздний час и была смущена, а он стоял и смотрел на нее не в состоянии вымолвить ни слова. Они были так близко друг к другу, что мужчина даже смог разглядеть цепочку с изящным кулоном на ее шее. Девушка инстинктивно запахнула халат и застенчиво проронила:
– Добрый вечер, мистер Лоуренс.
– О, добрый вечер, мисс э-э-э…
– Мисс Ховард, я ваша новая горничная, сэр. Извините, но мне нужно пойти к сэру Джефри. У него снова жар.
– Конечно-конечно, извините, что я не знал вашего имени. Вы, наверное, только что приехали? – хозяин дома явно рассчитывал продолжить разговор.
– Да, я приехала сегодня, – быстро проговорила Энни и сверкнула зелеными, как у кошки, глазами.
– Хорошо, мисс Ховард, можете идти.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и девушка пошла в сторону комнаты тяжелобольного Джефри.
Генри Лоуренс даже сейчас, спустя три месяца, хорошо помнил ее лицо в тот день, как лежали ее волосы на плечах и как игриво поблескивал тот самый золотой кулон. А теперь Энни мертва, и он больше никогда о ней не услышит.
Все началось неожиданно, и Генри Лоуренс сразу почувствовал себя во власти этой девушки. Сперва он растерялся и не знал, как ему лучше поступить. Естественно, пришлось давать Энни небольшие суммы денег, так как горничная мало зарабатывала, но этим он не мог удовлетворить ее растущие запросы.
Генри подумал об Аманде: вряд ли она догадывается о чем-то, хотя его жене нельзя было отказать в наблюдательности. Но почему тогда она до сих пор ничего ему не предъявила? Должен был последовать скандал, и Генри даже был готов к этому, ибо чувствовал, что зашел слишком далеко. Но Аманда вела себя как обычно, никакого намека на обиду или злобу, как будто она действительно ни о чем не подозревала.