Они расположились в кухне, и Салтыков разлил по чашкам горячий чай. Поговорили о погоде, о том, что никак не спадают морозы, что хочется тепла и что летом хорошо было бы провести на юге хотя бы недели две — погреться.
Потом речь зашла об издании нового фотоальбома, и Салтыков спросил, не поможет ли она ему составить текстовки для фотографий.
— Раньше это делала Люська, — сказал он, и Миронова заметила, что он помрачнел.
— Ну, конечно, помогу, — ответила она и осторожно добавила: — Слушай, Павел, давно хотела тебя спросить: что имел в виду следователь, когда спросил меня, собирались ли мы в конце октября на дачу играть в карты?
— А он спрашивал тебя об этом? — Салтыков поднял на нее глаза: он был совершенно спокоен.
— Да.
— Видишь ли, — Салтыков отодвинул от себя пустую чашку и бросил на нее многозначительный взгляд. — Меня он тоже об этом спрашивал. И я мог ему ответить только одно: мне говорила об этом Люська.
— А она говорила, что мы…
— Подожди, — перебил ее Салтыков, — лучше ответь мне сперва на один вопрос. Только правду.
— Ну?
Салтыков немного помолчал, как будто не решаясь задать вопрос, и наконец произнес:
— У Люськи кто-нибудь был?
— Нет. Во всяком случае, мне она об этом ничего не говорила.
— То есть ты допускаешь, что кто-то был?
— Павел, ты просил правду? Правда заключается в том, что я об этом ничего не знаю.
— Но как тебе кажется?..
— Мне кажется, что нет, потому что, скорее всего, если бы что-нибудь было, она бы сказала мне об этом.
— Значит, раньше говорила? — горько усмехнулся Салтыков.
— Павел, — тихо сказала Миронова и дотронулась до его руки, — это было довольно давно и…
— Все! — Салтыков резко встал. — Я ничего не хочу об этом знать!
— Тогда зачем ты завел этот разговор?
— Разговор завела ты.
— Я?
— Ведь это ты спросила меня, что имел в виду следователь?..
— Я говорила о другом.
— А я об этом. Люська сказала, что собирается на дачу играть в карты, и попросила, чтобы я удалил на это время Юрганова, потому что она терпеть не может в доме посторонних. Я, как дурак, поехал туда, и к счастью, оказалось, что ему самому надо уехать на пару дней. К счастью, потому что мне неудобно было его просить убраться оттуда. А Люська взяла и не поехала. И я не стал спрашивать — почему, так как, откровенно говоря, совершенно об этом забыл. А потом я подумал, что раз она на самом деле не собиралась играть ни в какие карты, значит, дача ей была нужна совсем для другого. И это «другое» просто-напросто отменилось.
— Но почему ты думаешь, что речь идет о…
— А по-твоему, — опять перебил Салтыков, — она собиралась на тайную встречу соратников по партии? Или на заседание масонской ложи?
Миронова не ответила.
— Молчишь? — Салтыков отвернулся к окну. — Вот и мне тоже нечего сказать.
— То есть ты думаешь, что тридцать первого октября она поехала в Озерки, чтобы встретиться там с… любовником? Но зачем? Она могла бы сделать это и в Москве.
— Например, у тебя? — усмехнулся Салтыков.
— При чем тут я? Мало ли мест, где можно встретиться? Хотя, повторяю, я плохо верю в…
— Знаешь, оставим это, — резко сказал Салтыков. — Верю, не верю. Я тоже очень хотел бы не верить, но ведь для чего-то же она все-таки отправилась туда?
— Но если, как ты говоришь, она была там не одна, как мог Юрганов ее… это сделать?
— Ты хочешь, чтобы я и это тебе объяснил? — он опять усмехнулся. — Значит, в тот момент она была еще одна.
— И как ты себе это представляешь? Она одна едет в Озерки на встречу с любовником и к тому же без машины? И что же? Входит в дом, а Юрганов набрасывается на нее и убивает? Ни с того, ни с сего?
Салтыков, ходивший по кухне из угла в угол, остановился и заорал:
— Что ты от меня хочешь?! Чтобы я рассказал тебе, как это было? Я целыми днями только и думаю о том, зачем он это сделал. И я сам никогда бы в это не поверил, если бы не ее цацки, которые нашли у него в кармане, и если бы не менты, которые говорят, что следов пребывания третьего лица там нет. Нет! Понимаешь? — Он достал из холодильника бутылку водки, налил себе полстакана и залпом выпил.
«Это не он» — подумала Миронова.
— Павел, извини. Меньше всего я хотела тебя обидеть. Просто мне непонятны какие-то вещи и…
— Ладно, — примирительно ответил Салтыков, — чего там. Я бы и сам хотел во всем этом что-нибудь понять, но, увы, теперь уже ни у кого не спросишь… — Он опять вздохнул. — Ну что, давай займемся делом, раз ты торопишься?
Пришлось «заниматься делом». Миронова, проклиная Лёлю, Нину, а еще больше себя самое, пошла следом за Салтыковым, который подвел ее к огромному стенному шкафу в спальне и сказал: «Вот, смотри». В этот момент в кармане у него зазвонил сотовый. «Да! Алло!» — сказал он в трубку и, повернувшись, направился к двери. «Да. Да. Нет. Да» — доносились до нее краткие ответы, пока Салтыков спускался по лестнице на первый этаж.
Она раздвинула дверцы и начала медленно перебирать вешалки, на которых в полном боевом порядке висели туалеты ее подруги: с каждым из них было связано какое-то воспоминание.