Когда Рычагов выскочил из дома искать Муму, Тамара чертыхнулась, вооружилась тряпкой, шваброй и принялась убирать в гостиной. Она тщательно вытирала кровь, немного брезгливо, но тем не менее привычно; и все время в ее голове крутилась одна и та же мысль, что-то здесь не так, что-то неправильно, не складываются факты в единое целое, противоречат друг другу.
«В принципе, все вроде бы логично. Винт уколол себе слишком большую дозу и от этого отправился на тот свет. Неужели наркоман со стажем мог так опрометчиво набрать большую дозу? Нет. Ведь он не был конченным наркоманом, он был, в принципе, нормальным человеком. Да, наркоман. Но таких, как Винт, полным — полно. Что-то здесь не так. Неужели ему кто-то помог? И если помог, то кто? Тамара даже остановилась. Неужели глухонемой, неужели он — Муму? А зачем это ему? Что-то не так, голова идет кругом. Надо будет поговорить с Геннадием, может он объяснит. Может, я глупая женщина и чего-то не понимаю, что-то до меня не доходит. А он знает. И вообще все это гнусно. Так не хочется брать деньги, даже прикасаться к ним противно. А ведь Рычагов сегодня мне даст деньги Чекана, именно сегодня. Он никогда не откладывает это на потом, пунктуален. За это его можно уважать».
Тамара убрала так тщательно, что если бы даже приехали эксперты-криминалисты, то навряд ли им удалось найти хоть каплю крови. Она даже привела в порядок палату, поменяла белье на кровати, где еще совсем недавно корчился раненый Винт, в общем-то, противный и крайне неприятный тип, наглый, как все бандиты, как все те, кто появлялся в этом доме в качестве пациентов.
А затем она размолола кофе и принялась его готовить на маленьком огне.
«А где же Рычагов? Где Муму? Куда это они подевались, куда запропастились?»
Тамара не на шутку взволновалась. Посмотрела на часы, до полночи оставалось несколько минут.
«Выскочили вот так из дому, в чем были, выскочили».
Она подошла к окну. Шумел ветер, шатались старые ели, время от времени из разрывов тяжелых туч выплывала луна, бледная и размытая. По стеклу бежали косые струи дождя. Позванивала стеклом неплотно пригнанная рама.
«Там же собачий холод! Куда они могли пойти, что можно в такое время делать на улице? Для прогулок погода не подходящая. Что-то вообще здесь не так. Не беседуют же они».
Тамара сняла с вешалки куртку Рычагова на теплой подстежке, накинула ее на плечи, отворила дверь и вышла на крыльцо. Осмотрелась. До ее слуха долетели обрывки фраз.
«Да что там такое?»
— Геннадий! — позвала Тамара.
На ее восклицание никто не ответил. Она опять услышала недалекие голоса.
«Интересно, с кем это он говорит?»
Голос Рычагова Тамара узнала сразу, слишком уж он был специфичен и взволнован. Таким взволнованным голос хирурга был перед операцией, перед очень сложной операцией. А вот во время операции Рычагов обычно говорил коротко, был немногословен, спокоен, собран. Каждое его слово звучало веско, каждое приказание или просьба должны были выполняться неукоснительно и желательно мгновенно. Если же шла путаница, мог он и загнуть матом, но не грубо, а интеллигентно.
«Что это он там так расшумелся?»
Тамара поплотнее закуталась в куртку, накинула на голову капюшон и прячась от ветра и дождя, двинулась к сараю. Она застала тот момент, когда мужчины уже возвращались. Они шли рядом друг с другом.
— Тамара, а ты что здесь делаешь? — воскликнул Рычагов.
Даже в темноте Тамара заметила, как изменилось выражение лица Геннадия, а еще большее впечатление на нее произвело то, что произошло с Муму. Он мгновенно съежился, на губах появилась улыбка, растерянная и немного испуганная. Он был похож на школьника, которого строгий учитель застукал за списыванием домашнего задания.
— А я смотрю-смотрю, куда это вы, Геннадий Федорович, делись!
— Черт подери, холод такой, ветер, а ты выскочила из дому!
— Я волновалась, — искренне призналась Тамара.
— А что уже волноваться? Волнения ему уже не помогут.
— Молитва, разве что.
— Да-да, не помогут. От волнения еще никто не оживал, и он не оживет, это я тебе могу сказать точно. Да что мне тебе говорить, думаю, ты и сама понимаешь это не хуже меня.
Тамара кивнула.
— Куртку поправь, а то еще промокнешь.
Рычагов и Муму шли мокрые, но судя по всему им было наплевать на дождь, на пронзительный ветер, на то, что их ноги мокры. Волосы прилипли ко лбу, словно бы они только что выбрались из реки.
— Ой, а что это у вас с плащом?
— Ничего, — вяло махнул рукой Рычагов, — к сараю прислонился. А Пантелеич, будь он неладен, как назло именно сегодня днем выкрасил сарай. И надо же, такой противной краской, серой, как цинк. А плащ у меня светлый, вот и получилась гадость. Да, плащ придется выбросить.
— Жалко.
— Жалко хорошую вещь выбрасывать. Главное, чтобы старик не узнал, расстроится.
Они все трое вошли в дом.
— Тамара, давай выпьем коньяка.
— Выпейте, — сказала женщина, ставя на стол бокалы и доставая из холодильника закуску.
— А ты? — заметив, что на столе стоит только два бокала, спросил Рычагов.
— Я не буду. Я сейчас уезжаю.