Убийца шута

– Так-так, малявка, а тебя кто просил вмешиваться? – Женщина согнулась пополам, насмехаясь надо мной. Ее тяжелые груди надвинулись на меня, как рвущиеся с цепи псы. – Твоя мама знает, что ты бегаешь по улицам без присмотра и разговариваешь с грязными нищими?

Я хотела сказать ей в ответ что-нибудь умное, но она повернулась и, заглядывая в лавку, крикнула:

– Хени? Хени, этот нищий так и не ушел от нашей двери! Прогони его, я же тебя об этом просила много часов назад!

Фургон с грохотом проехал мимо.

– Теперь идем со мной, – сказала я.

От нищего пахло очень плохо. Я не хотела к нему прикасаться. Но я знала, что отец не оставил бы его на милость торговки пряностями. Пришла пора вести себя, как подобает дочери такого отца. Я взялась за его посох ниже того места, где он в него вцепился.

– Я тебя поведу. Давай, шагай.

Дело шло медленно. Даже вцепившись обеими руками в свою палку, он с трудом держался на ногах. Он делал два шажка, рывком перемещал посох вперед и делал еще два шажка. Ведя его по улице прочь от лавки с пряностями, я вдруг поняла, что не знаю, куда мы направляемся. Стена лавки давала ему убежище от ветра. По обеим сторонам от нас люди входили и выходили из лавок, двери открывались и закрывались. Впереди была только площадь. Мы медленно ковыляли к ней. Никто не вернулся на то место, где умерла собака. Кто-то забрал ее труп и бычью голову и, как попросил отец, накидал сверху чистого снега, но кровь проступила сквозь него. Розовый снег выглядел почти нарядно, если не знать, откуда он взялся. Я не могла бы сказать, почему привела нищего туда, – разве что потому, что это было открытое пространство. Холстина, в которую была завернута бычья голова, лежала на земле под деревом. Может, он на нее присядет.

Я бросила взгляд через плечо на дверь трактира, зная, что, если скоро не вернусь туда, отец или Риддл придут за мной. Может, и оба сразу.

Или ни один. Там ведь Шун, и ей не составит труда занять их до такой степени, что оба забудут про меня. Я ощутила, как внутри просыпается мерзкое чувство. Ревность. Я наконец-то подыскала для него название. Мной овладела ревность.

От этого мне еще больше захотелось помочь слепому нищему. Я не вернусь. Путь они меня ищут, а когда найдут, то увидят, что я могу быть такой же храброй и доброй, как мой отец. Я помогаю нищему, к которому никто другой не желает даже прикоснуться.

Человек у телеги ремесленника глядел на нас с омерзением. Он явно хотел, чтобы мы отошли от него как можно дальше. Я собрала всю выдержку и подвинула сумку, чтобы она надежнее держалась на плече.

– Дай руку, – сказала я. – Так у нас будет лучше получаться.

Он поколебался, зная, насколько отвратителен. Потом усталость победила.

– Слишком много доброты, – сказал он почти печально и протянул мне руку, худую как палка.

Я ее взяла. Он слегка пошатнулся. Я была ниже ростом, чем он ожидал. Его грязная рука схватила мое предплечье.

Мир завертелся вокруг нас. Небо окрасилось в цвета радуги. Вокруг был туман – но он окутывал меня всю жизнь. Теперь он разошелся, как будто налетел веселый ветер. От красоты, внезапно открывшейся мне, защемило сердце. Люди вокруг – мрачный ремесленник, девушка в короне из остролиста, целовавшаяся с парнем за деревом, трактирный кот под крыльцом, старик, выменивавший новую войлочную шляпу, – все они вдруг окрасились в потрясающие цвета, какие я себе не осмеливалась и вообразить. Их недостатки превзошла красота, скрытая в каждом. Я тихонько ахнула, и нищий громко всхлипнул.

– Я вижу! – воскликнул он. – Зрение ко мне вернулось. Я вижу! О свет мой, солнце мое, откуда ты взялся? Где ты был до сих пор?