Убийца шута

– Умереть на твоих руках… все же умереть. – Он дважды вздохнул. – А я не могу. Не должен. – Кровь перелилась через его губы и потекла по подбородку. – Пусть мне и хочется. Если сможешь. Если получится. Сохрани мне жизнь, Фитц. Чего бы это ни стоило нам. Тебе. Пожалуйста. Я должен жить.

Исцеление Силой даже при наилучших обстоятельствах – дело непростое. Обычно его выполняет круг использующих Силу, знакомых друг с другом и способных одалживать друг у друга магические резервы. Знание того, как устроено человеческое тело, представляет для этого ключевую важность, ибо в самые трудные моменты надо решать, какие ранения больше всего угрожают жизни, чтобы разобраться с ними в первую очередь. В идеале, прежде чем прибегнуть к исцелению Силой, надо сделать все возможное обычным исцелением – очистить и перевязать раны, дать больному возможность отдохнуть и хорошо его накормить. В идеале. Я стоял на коленях в снегу, обнимая Шута, окруженный говорливыми зеваками, в то время как Риддл держал на руках мою охваченную ужасом дочь.

Я поднял глаза на Риддла и четко проговорил:

– Я совершил ужасную ошибку. Я ранил старого друга, который не причинил бы вреда моему ребенку. Позаботься о Би и отгони остальных. Я хочу помолиться Эде.

Это было правдоподобное извинение, и среди присутствовавших было достаточно приверженцев Эды, чтобы они убедили остальных дать мне покой и отойти подальше. Никто не вызвал стражу; возможно, лишь немногие понимали, что я на самом деле заколол нищего. Риддл глядел потрясенно, с упреком, но, как ни удивительно, подчинился, и я вдруг понял, насколько сильна наша дружба. Он громко крикнул людям, чтобы отошли, а потом, отворачиваясь, я увидел, как он окликнул и подозвал к себе Фитца Виджиланта. Шун шла следом за писарем, как кошка по мокрому снегу. Риддл что-то уверенно и веско сказал им, принимая руководство на себя, и я знал, что он со всем разберется.

Я закрыл глаза и опустил голову, словно приступая к молитве.

Я проник в тело Шута. Мы больше не были связаны посредством Силы; на мгновение его границы воспротивились мне. Призвав такую мощь, которой даже не подозревал в себе, я прорвал его оборону. Он издал тихий стон возражения или боли. Я не обратил на это внимания. Я знал это тело изнутри, я однажды носил его. Оно было похожим и не похожим на человеческое, с отличиями одновременно тонкими и критически важными. Закрыть раны, нанесенные мной, и остановить кровотечение было нетрудно, и я занялся этим в первую очередь. Надо было исправить тот вред, что я ему нанес. Для этого пришлось сосредоточиться и внушить его телу, что исцеление – вопрос первостепенной важности и ради него стоит сжечь скудные резервы. Так что я остановил его кровотечение и почувствовал, как он усыхает и слабеет оттого, что тело ускоряет исцеление. Ибо, хоть Сила и могущественная магия, она не лечит. Это делает само тело под руководством Силы, и всегда приходится платить резервами тела.

Почти сразу я понял свою ошибку. Я двигался через его тело с кровью, разыскивал старые раны и следы неудачных исцелений, а также места, где внутри его был заперт яд, и запечатывал их в пустой надежде остановить распространение яда. Одним из своих ножевых ударов я пронзил такой токсичный карман, и теперь из него в кровь просачивалась чернота, а его сердце с каждым ударом разносило яд по всему телу. Неправильность распространялась; я почувствовал слабый сигнал тревоги, исходящий от тела, а потом его охватила странная покорность. Не разум, но тело знало, что жизнь подошла к концу. Его заполнило причудливое удовольствие, последнее утешение, которое плоть предлагала разуму. Вскоре все закончится; зачем проводить последние мгновения в тревоге? Это манящее умиротворение едва не овладело и мной.

– Шут, пожалуйста! – Я тихонько умолял его собраться. Приоткрыл глаза, взглянул ему в лицо.

На миг мир закружился вокруг нас. Я не мог сосредоточиться; исцеление отняло у меня больше сил, чем я осознавал.

Я втянул воздух, дрожа, и открыл глаза шире. С Шутом всегда было нелегко встречаться взглядом, когда его глаза были бесцветными. Даже после того как они обрели цвет и из бледно-желтых сделались золотыми, читать его взгляды было трудно. Теперь его глаза покрывала серая пелена – я заподозрил, что его ослепили намеренно. Я не мог заглянуть ему в душу, как он не мог увидеть меня. Мне оставалось полагаться лишь на его голос, едва слышный и полный смирения:

– Что ж… мы пробудем вместе еще чуть-чуть. Но в конце концов мы проиграем, мой Изменяющий. Никто не приложил больше усилий, чем мы. – Он провел окровавленным языком по губам, потрескавшимся и шелушащимся. Перевел дух и показал в улыбке алые зубы. – Никто не платил большей цены за свою неудачу. Наслаждайся тем хорошим, что осталось в твоей жизни, старый друг. Скоро наступят злые времена. Хорошо, что я повидался с тобой. В последний раз.

– Ты не можешь умереть. Не так!

Его губы изогнулись в натянутой улыбке.

– Не могу умереть? Нет, Фитци, я не могу жить. Хотел бы, но не могу.