- Яйца. Сейчас они вылупились. Они пожирают меня, - она вздрогнула и снова закашлялась. - Простите. Сожгите постельные принадлежности. Со мной. - Ее глаза раскрылись и ее пустой взгляд обежал комнату. - Вы должны вынести меня наружу. Они кусаются и зарываются. И откладывают яйца, - Она закашлялась кровью. - Наказание за предательство. - Она моргнула, и красные капли потекли их уголков ее глаз. - Непростительная измена. Наказание непереносимой смертью. Медленно. Это занимает недели. - Она вздрогнула, а затем скорчилась. Она посмотрела на моего отца. - Боль усиливается. Опять. Я ничего не вижу. Они жрут мои глаза. Они кровоточат?
Я слышала, как мой отец сглотнул. Он опустился на колени рядом с кроватью, его лицо оказалось на одном уровне с лицом девушки. Его лицо замерло. Я не могла сказать, что он чувствует. Он тихо спросил.
- Теперь ты закончила? Это было все послание?
Она кивнула. Она повернула голову, чтобы встретить взгляд моего отца, но я знала, что она не видит его. Рубиновые капли крови оставались на ее ресницах.
- Я закончила. Да.
Мой отец поднялся на ноги. Он повернулся, будто собирался выйти из комнаты. Вместо этого он схватил пустой кувшин. И строго сказал мне.
- Пчелка. Мне нужна холодная свежая вода. И принеси немного уксуса в чашке. И... - Он сделала паузу, чтобы подумать. - Иди в комнату в саду Пейшенс. Принеси мне две горсти мяты, которая растет ближе к статуе девушки с мечом. Иди.
Я взяла кувшин и свечу в подсвечнике и пошла. Темнота удлинила коридоры. Кухня оказалась местом, скрывающимся в тени. Уксус находился в большом кувшине, а емкости для его переноски были вне моей досягаемости. Я должна была подставить скамью и подтянуться. Я оставила тяжелый кувшин воды и уксуса и отправилась сквозь спящий дом в комнату Пейшенс в саду. Я нашла мяту и кое-как нарвала ее, складывая в ночную рубашку. Затем я побежала на кухню, со свечой в одной руке, а другой удерживая задранную ночную рубашку, переполненную мятой. В кухне я переложила мяту на чистую ткань и схватила узел зубами. Я бросила свою свечу, чтобы удержать в одной руке тяжелый кувшин и уксус в другой. Я спешила, как могла, стараясь не думать о том, как личинки пожирают меня изнутри. К тому времени как я добралась до своей комнаты и опустила все вниз, чтобы открыть дверь, я ужасно запыхалась. Я чувствовала себя так, будто бежала всю ночь. Ужасное зрелище предстало предо мной. Моя перина находилась на полу. Мой отец стоял на коленях рядом с ней. Он обул сапоги, и его тяжелый плащ лежал на полу рядом, он, должно быть, успел сходить к себе в комнату. Он разорвал одно из моих покрывал на полоски и использовал их, чтобы сделать переноску. Его лицо было серым, когда он посмотрел на меня.
- Она умерла, - сказал он. - Я отнесу ее на улицу, чтобы сжечь.
Он не остановился и продолжал оборачивать ее. Моя перина приняла форму огромного кокона. Внутри него была мертвая девушка. Он отвернулся от меня и добавил.
- Разденься догола, здесь. Потом иди в мою комнату. Найди одну из моих рубашек, чтобы спать в ней. Свою оставь здесь. Я собираюсь сжечь ее вместе с ней.
Я уставилась на него. Уксус и воду я опустила вниз. Связка мяты упала с моей рубашкой на пол, когда я опустила ее. Что бы это ни было за лекарство, которое он собирался сделать, было слишком поздно. Она была мертва. Мертва как моя мама. Он просунул еще одну полоску, оторванную от покрывала под связанную перину, связал концы в крепкий узел. Мой голос прозвучал очень тихо.
- Я не пойду голой по коридору. И ты не сможешь проделать все в одиночку. Должна ли я позвать Риддла на помощь?
- Нет, - он присел на корточки. - Пчелка. Иди сюда.
Я думала, он собирается обнять меня и сказать, что все будет в порядке. Вместо этого он заставил меня наклонить шею и осмотрел ее до линии остриженных волос. Затем он встал, подошел к моему закрытому сундуку и открыл его. Он взял сшитый в прошлом году шерстяной халат.
- Мне очень жаль, - сказал он, когда вернулся ко мне. - Но я должен беречь тебя.
Он взял подол моей ночной рубашки и снял ее с меня. Затем он осмотрел меня всю, и под мышками, и внизу и даже между пальцами на ногах. Мы оба сильно покраснели, прежде чем он закончил. Тогда он дал меня шерстяной халат и забрал мою ночную рубашку, чтобы бросить к своей связке.
- Доставай свои сапоги и зимний плащ, - сказал он мне. - Ты должна помочь мне. И никто никогда не узнает, что мы сделаем сегодня ночью. Никто не должен знать о послании, которое она передала. Или о том, что мы снова отыскали ее. Если другие узнают, ребенок окажется в большой опасности. Мальчик, о котором она говорила. Ты это понимаешь?
Я кивнула. Сейчас я тосковала по маме, как никогда ранее.
Глава семнадцатая. Убийцы