Убийца Шута

В поместье, подобном Ивовому Лесу, всегда найдется большая куча валежника и веток, приготовленная для костра. Обычно она оказывается сваленной где-то в стороне. Наша была на пастбище, в дальнем конце загонов для ягнят. Я нес завернутую посланницу и прокладывал путь сквозь высокую, заснеженную траву и зимнюю ночь. Пчелка молча шла позади меня. Это была неприятная прогулка в темноте и сырости. Она шла по оставленным мной следам. Мы подошли к присыпанной снегом груде хрупких сучковатых веток, колючего кустарника, срезанного и сброшенного здесь, и веток, которые упали с деревьев, граничащих с пастбищем, и не годились для дров, так как были слишком тонкими. Для выполнения моей задачи этой кучи было вполне достаточно.

Там я и положил свой груз, и завернутое тело съехало по неровной куче хвороста. Я навалил ветки сверху, чтобы сделать кучу более плотной и компактной. Пчелка наблюдала за мной. Я подумал, что, вероятно, мне бы следовало отослать ее назад и сказать ей идти в мою комнату и поспать. Я знал, что она бы не послушалась, и подозревал, что увидеть своими глазами то, что мне предстояло сделать, будет менее ужасно для нее, чем воображать это в голове. Мы вместе сходили за маслом и углем. Она смотрела, как я разбрызгивал масло на ветки и поливал им завернутое тело. Потом мы подожгли его. Хвойные ветки и колючий кустарник были смолистыми; они быстро загорелись и подожгли более тонкие палочки. Я боялся, что они сгорят прежде, чем огонь охватит тело, но промасленная перина занялась и сильно загорелась, распространяя жуткую вонь. Я принес еще веток, чтобы бросить их в наш костер, и Пчелка помогла мне. Она всегда была маленьким бледным созданием, и холодная черная ночь сделала ее еще белее. Красные отблески огня, танцующие на ее лице и копне волос, превратили ее в некоего странного маленького призрака смерти из старой сказки.

Костер горел хорошо, пламя вздымалось выше моей головы. Огонь разогнал мрак и заставил ночь отступить. Вскоре моему лицу стало слишком жарко, в то время как спина по-прежнему мерзла. Заслонившись от огня, я сдвинул концы веток к центру костра и подбросил еще хвороста. Огонь заговорил на своем языке, издавая треск и шипение, когда я бросил в него покрытую снегом ветку. Пламя поглотило нашу тайну.

Пчелка стояла рядом, но не касалась меня, и мы смотрели на сгорающую посланницу. Чтобы тело полностью сгорело, нужно много времени. Большую его часть мы провели в молчании. Пчелка не произнесла ничего, кроме:

– Что мы скажем остальным?

Я перебирал свои мысли:

– Шун мы ничего об этом не скажем. Она считает, что девушка ушла. Риддлу я скажу, что нашел ее мертвой и сжег тело, опасаясь разнести заразу. Прислуге я сообщу, что ты жаловалась на зуд от укусов и я обнаружил паразита в твоей кровати, укладывая тебя спать, поэтому решил немедленно ее сжечь. – Я вздохнул и признался: – Это будет нечестно по отношению к ним. Мне придется выглядеть так, будто я на них рассердился. Я потребую, чтобы каждую деталь твоей одежды начисто выстирали и вымыли, а кровать заменили.

Она кивнула и вновь перевела взгляд на огонь. Я собрал еще одну охапку веток и подбросил в костер. Полусгоревшие сучья не выдержали под натиском этого веса, рухнув на обуглившиеся останки. Перина шуршала издалека словно пушистый пепел. Были ли это почерневшие кости или почерневшие ветки? Даже я не мог сказать. Слабый запах жареного мяса вызывал у меня тошноту.

– Ты отлично в этом разбираешься. Ты все предусмотрел.

Это был не тот комплимент, который мне бы хотелось получить от моей маленькой дочери.

– Раньше мне часто приходилось выполнять … работу определенного рода. Для короля. Я научился думать о многих вещах сразу.

– И хорошо лгать. И не позволять людям понять, о чем ты думаешь.

– Да, и это тоже. Я не горжусь этим, Пчелка. Но секрет, который мы услышали сегодня ночью, - это не моя тайна. Она принадлежит моему старому другу. У него есть сын, и этот сын в опасности.

Могла ли она услышать в моем голосе, насколько необычной я находил эту новость? У Шута был сын. У меня никогда не было абсолютной определенности относительно его мужских качеств. Но если ребенок родился, он должен был появиться из женского чрева. Это означало, что где-то у этого ребенка была мать. Женщина, которую предположительно любил Шут. Я думал, что знал его лучше, чем кто-либо другой. И все же об этом я бы никогда не подумал.

Женщина была отправной точкой для моих размышлений. Кто она? Я задумался. В голову пришла Гарета. Она была помощницей садовника, когда мы с Шутом были детьми. Уже тогда она была влюблена в него. В юности он был гибким и игривым подростком, крутил сальто и кувыркался, проделывал жонглерские трюки, обычно ожидаемые от шута. Он был быстрым на язык. Часто его юмор был жестоким по отношению к тем, кто, по его мнению, заслуживал быть опущенным на одну или пару ступеней. С теми, кто был молод или обижен судьбой, он обращался мягко, часто обращая свои насмешки против себя.