Убить Гиппократа

Он почти пробежал мимо меня. И я почувствовал, как в моей влажной от волнения ладони появился небольшой листок сухой канцелярской бумаги. Наверное, вырванный из конспекта. Я понятия не имел, как прочесть записку незаметно. И нарочито засунул руки в карманы…

За нами по-прежнему следили. Не важно – люди или компьютеры. Сегодня это уже не важно. Сегодня, как оказалось, это одно и то же. Одно успокаивало – следили не только за нами. Следили абсолютно за всеми. В магазинах, на площадях, в туалетах, в скверах и парках. И даже в Ботаническом саду, где мы часто гуляли с Вражком. Могли следить и в самом доме. И выражение «Мой дом – моя крепость» уже утрачивало свой такой настоящий и такой успокаивающий смысл. Следили за всем миром.

И что мы в этом огромном мире? Впрочем, это успокаивало тоже. За всем миром уследить невозможно. Даже если мы уже на авансцене мира. Такие неприкрытые, такие оголенные, такие беззащитные…

Я стремительно завернул за угол, мгновенно развернул записку Аристида и в секунду прочел: «На том же месте». А потом нарочито громко высморкался в этот листок. Все же простота всегда спасает. Если помнить – не так страшен черт, как его малюют. Даже если это самый страшный черт в мире. Под милым названием – Городок.

На том же месте… Всегда хорошо – на том же месте. Просто и ясно. Ни лишних слов, ни лишних мест, которые еще нужно отыскать. Одно смущало. Докладывать ли об этой встрече? По сути – нужно. А не по сути? Постоянные и навязчивые доклады тоже выглядят подозрительно.

В конце концов, Андреев ясно сказал: встречайтесь, когда и где захотите – у вас свобода выбора. Подразумевалось: мы все равно об этом узнаем… С одной стороны, получается, что я скрываю вторую встречу, с другой, получается, что навязываюсь с отчетами, которых никто и не требует. Как поступить? Так, чтобы ненавязчиво, ненароком, ненаглядно… Как? Я задумался.

Ответ пришел внезапно, хотя ответа я ни у кого не просил. Мимо – гордо, с поднятой шевелюрой – прошествовал Склифосовский, опираясь на изысканную трость. Я громко крикнул Аристиду, маячившему у стены:

– Эй, Аристид! Встретимся, как договорились.

Склифосовский и ухом не повел. Но, клянусь Богом, его шевелюра вздыбилась и все услышала. Значит, у меня с Аристидом не подпольная маевка, а обычное, запланированное свидание. Чего я, в принципе, и добивался. Ура!

Потом было то же море. Другого моря здесь не было. И быть не могло. А все моря одинаковы. Ну, разве кроме Мертвого. Но это было не Мертвое море. И соль не плавала здесь кусками. И рассолом не пахло. Море было прохладное. Здесь можно было утонуть. И вряд ли я смог бы по нему пройти просто так, как по бульвару. Или запросто полежать на спине. Я сразу же это понял. И почему-то поежился. Хотя было довольно жарко.

Аристид, сгорбившись, стоял на берегу моря. Впрочем, зачем тысячу раз описывать, как он стоял? Он всегда стоял, сгорбившись, поправляя свои очки на переносице… У нас у всех есть собственные отличительные знаки. Про свой я не знал. Но со стороны – виднее. Наверное, я тоже делал что-то такое, отличное от других. Но меня уже это не волновало. Меня волновал Аристид. Ведь он знает, что за нами следят. Он не может не знать. И на что он решится?..

– Знаешь, Гера. – Он опять поправил очки. Слишком уж повторяемо… И назвал меня своим именем. А это здесь запрещено. Но что с него взять? – Знаешь, Гера… Зачем тебе все это нужно?

Он вдруг снял очки и беспомощно заморгал близорукими глазами. Но цвета его глаз я так и не увидел. Только мрак и ночь.

– А зачем тебе это не нужно?

Я равнодушно пожал плечами. Неужели даже плечи могут быть равнодушными?

– Потому что я вдруг понял, хотя всегда это знал. Знал, как… Ну, как и ты, как и я, как и все мы… Как все-все – что вечности не существует. А она существует. Как ни странно, я вдруг понял. Вечность – для единиц. А мы?.. И зачем она?.. И какой цены стоит?.. Не вечность, а просто пара лет. Ну хорошо – пара десятков, даже более, лет. Какой цены они стоят, Гера? Мне эти годы не нужны.

– Может быть, они нужны твоей жене?

– Если бы она обо всем узнала… Ей и дня не нужно было бы. Поверь. Даже дня.

– А лишних сто лет не помешало бы, а? Да ладно тебе, Аристид!

Мне так вдруг захотелось назвать его Чесноком. Но я удержался. Мне нужно было его успокоить.

– Послушай, Аристид. Поверь, твоей жене… Твоему сыну тем более… Не губи их. Пожалуйста, не губи. Зачем тебе это? Ты же не вчера, а давно на все решился. И это более чем правильное решение. Более чем – поверь мне, ну, поверь. Ради жены, сына…

– Дурак ты, Гера…

Он сознательно не называл меня Гиппократом. Он уходил в свою прошлую, наверное, настоящую жизнь. Где не было моря. Может, там было только Мертвое море, по которому можно ходить и никогда, никогда не утонуть. Даже если оно пахло рассолом.