– Дурак ты, Гера. Не знаю, зачем ты здесь. Не могу понять. Не могу… Я же помню тебя, помню… Хотя мы на разных курсах учились. Ты… Ты… Когда мы на практике в частной клинике решили чуть-чуть подработать, помнишь? Ты тогда не захотел даже взять деньги, помнишь, от того ветерана-блокадника? Хотя он не был, далеко не был бедным. Занимал высокую должность. Но ты сказал: Блокада – это святое. И надо бесплатно лечить того, кто ее пережил… Это самое малое, что мы можем сделать. А у тебя мама тогда болела. И тебе позарез нужны были деньги…
– Но я же нашел деньги. Твой фонд помог. Так что подвиг я так и не совершил, успокойся.
– Дурак ты, Гера…
– Дурак из нас только ты, Аристид. Только ты. У тебя больная жена. И ты можешь ее спасти. Я не понимаю, что может быть проще и логичнее.
– Ищешь логику?
Аристид разнервничался и стал бегать взад-вперед по кромке воды. Мне даже показалось – он хочется броситься в море.
– Ищешь логику? Не ищи! Если есть вечность, а рядом – смерть, то логику не ищи. Я не хочу, я не хочу, я просто не могу… Я не могу!
Он вдруг упал на колени и уткнулся носом в рыхлый песок. Через мгновение поднял голову. С лица осыпался тот же песок.
– Не ищи логику, Гера. Я знаю про жену и сынишку… Но не ищи. И не потому, что они не смогут стать вечными. Просто вечности для меня уже нет.
– Помоги им. – Я пытался защитить друга. И вдруг понял: уже напрасно.
– Нет, уже нет. Я никогда, никогда не помогу ей. И не хочу помогать. Такая цена… Во всяком случае, не для нее. Она гораздо, гораздо дороже стоит. Даже если после смерти.
– Аристид. – Я вцепился в его плечо. – Ну пожалуйста.
– А ты… Ради чего? Ради денег? Ведь у тебя ничего и никого нет!
Он вновь уткнулся лицом в песок. И сквозь песок простонал:
– Зачем?
– Если бы я мог ответить зачем! Ну, уж не только ради денег. Хотя почему ты не думаешь, что именно деньги мне дадут все? И семью. И радость. И путешествия. И счастье?
– Я так не думаю, – процедил он сквозь слезы и песок.
Я бы хотел ему помочь. Но за нами наблюдал целый мир. Мы были под его колпаком. И он стрелял в нас своим взглядами. Пока не убивал. Впрочем, если только потихоньку и понемногу.
– Давай сбежим?
Аристид поднял на меня свои близорукие глаза. В них было только Мертвое море. Почти мертвая жена. И сын, которому в наследство достанутся только мертвые.
Я похолодел. Мне так хотелось сбежать. Господи, как хотелось! И так хотелось открыть ему правду! Но одна правда на двоих – это уже неправильно. Поэтому я сделал все правильно.
– Уходи, Аристид. Но я останусь здесь. Поверь. Мне не просто любопытно как врачу. Мне здесь просто нравится. Как одинокому, ты правильно заметил, человеку.
Потом мне еще долго казалось, что я просто съязвил.
Он резко повернулся и пошел прочь, на ходу сбросив сандалии. Он шел медленно, распрямив усталые плечи. Я впервые увидел, не вру, плечи все же бывают усталыми. Он медленно шел по песку, босой, распрямив усталые плечи. И морские волны касались его ступней. И брызги от морских волн падали на его волосы. И он на ходу взъерошил свои волосы…
Как-то слишком красиво он шел. Как-то слишком театрально. И этот интерьер, такой театральный. Такой морской, такой печальный в солнечном пыльном свете, так соответствовал этой красивой сцене. И я не к месту подумал: вот бы он еще пошел по воде. Наверняка бы не утонул. Даже если море вовсе не Мертвое, а прошел бы по морю легко, спокойно, достойно. Как и подобает достойному уходу. Особенно Чеснока. Тьфу ты! Конечно, конечно, Аристида. Прощай, Аристид!
И я поймал себя на мысли, что мне почему-то его не жаль. Мне искренне было жаль его семью. Но не его. Не потому что я был безжалостен. И не потому, что невольно позавидовал его достойному уходу. И точке, которую он наконец-то нашел силы поставить в конце этого спектакля на вечную тему: быть или не быть? Мне этот спектакль придется сыграть. В том числе и за него… Нет, мне не было его жаль.
Наверное, еще и потому, что другого выхода для него я уже не видел. Только немертвое море. Немертвое солнце. Немертвые волны, касающиеся босых ног. Немертвые брызги волн, касающиеся волос. И впереди смерть… Про которую я наверняка никогда не узнаю.
Прочь, Аристид. Прочь. Мне слишком больно смотреть тебе вслед. И хотя твои следы остаются на горячем песке. Следа от тебя не останется. Прощай, Аристид! Я резко повернулся и пошел в другую сторону… Мне еще предстояло узнать, что такое вечность и для кого, и как с ней справиться. Я даже хотел снять кроссовки. Но не снял. Меня знобило.
Впрочем, как всегда, я поторопился с заявлением, что ничего не увижу и не услышу про Аристида. И про бесследность его существования тоже поторопился пофилософствовать. Меня впереди ждало главное испытание. И как я не подумал про это? А вот испытание подумало. И в этот же вечер поджидало меня в комнате.