Убить Гиппократа

– Да-да! Вы не можете угадать, что может случиться с человеком завтра! Действительно, какой бес его попутает! Вот он вдохнет морской воздух. Пройдется босиком по влажному желтому песку. Вот он прикоснется к ветке березы! Вспомнит свою первую любовь. И вдруг подумает: а на черта мне все это?! На черта! Такие деньги, чтобы всю жизнь мучиться! Чтобы без слез уже не смотреть ни на море. Ни на березу! Чтобы никогда уже не влюбиться! Вот он завтра начнет вновь писать стихи, как когда-то писал в юности. Вспомнит свой дом в деревне, свою маму. Парное молоко, которое стекало по подбородку и щекотало его – вкуснотища невероятная! Мелочь? А способна вывернуть душу! И подумает: а на черта мне эта карьера и слава?! И деньги?! Если даются такой ценой. И мама этого никогда бы не поняла… Ах, убеждения?! О господи, а вам ли не знать, что убеждения, возможно, самое простое, что можно изменить. Самое! Самый неверный материал. И самый нестойкий! И вам ли не знать, что человек, бывает, способен на раскаяние. Уж вы-то наверняка читали русских классиков. Сразу видно. Или вы собираетесь здесь всех подкупить вечностью? Брехня! Да, в нее верят. Ваш Склифосовский вполне убедителен. Но откровенно вам скажу, как на духу. В нее верят абстрактно. В вечность для кого-то. Абстрактного. Кого мы не знаем и никогда о нем не узнаем. Но в вечность для себя?! Для каждого тут… Ерунда! Никто, никто в эти басни тут не поверит! И вот Аристид… Самый ненадежный, самый честный. Самый… Да ладно, не мне вам объяснять. Он, возможно, здесь единственный из всех, у кого есть душа. Он легче всего эту душу и продаст. Хотя бы потому, что она просто-напросто есть! Как физическое, ну, почти физическое явление. Легче всего. И надежнее всего. И навсегда! Потому как она у него просто есть! В отличие от других. Потому что если речь идет о родных, о любимых, о самых близких… На этом спотыкаются наичестнейшие. И первыми бегут продать душу.

В ответ на мой эмоциональный монолог раздались громкие аплодисменты.

– Браво! Ей-богу! Брависсимо! Молодец! Красиво! Убедительно! Ярко!

И я понял, что это – провал. Полнейший. Аристида мне уже не спасти. Даже словом. Придется… Придется идти на другое. Ну, что ж. Я готов. Аристид прав – я совсем одинок. Совсем. И мне совсем не будет страшно. Никто, никто меня уже не ждет. Да, главной задачи я не выполню. Впрочем, что может быть главнее и важнее, чем спасти человека.

– Вы правы, дорогой Гиппократ! Ох, как же вы правы. Деньги, карьера, убеждения! Чепуха! И я вам возвращаю ваши же слова. Потому как уже вам не доверяю. Так благородно пытаться спасти товарища! Даже ценой доверия к себе самому.… А здесь… Потеря доверия – почти то же самое, что потеря жизни.

Да, я не подумал. С какой стати я вдруг бросился на амбразуру? Здесь на амбразуру бросаться не принято. Не те декорации. Не тот интерьер. Не те монологи и диалоги. И нет, совсем нет места лирическим отступлениям. Идиот! И сам провалился. И провалил… Да, он правильно уколол меня – именно «товарища». Хотя товарищем Аристид мне стал только здесь. Из всех я выбрал в товарищи самого ненадежного… Да, это означало провал.

– Более того, – радостно продолжал звонким голоском Андреев. Разве что не аплодировал сам себе. – Более того, наилюбезнейший, наисочувствующий Гиппократ. Вы подтвердили все наши сомнения по поводу Аристида. Вы, как сказать помягче. Помягче – вы его просто-напросто сдали. Со всеми потрохами. Мы понятия не имели о вашем разговоре. Мы лишь знали, что он состоится. Да и как, дорогой мой, мы могли знать? Вы удивлены? Напрасно. Нечему удивляться. Мы не всесильны. Разговор у моря. Где шумят волны. Где кричат чайки. Где шумит ветер… Даже если бы в песке были зарыты самые лучшие «жучки», мы бы вряд ли услышали детали разговора. Да нам и нет нужды везде подсматривать и подслушивать. Во-первых, это слишком дорого. Во-вторых, у нас столько профессиональных психологов. Если хотите – почти магов. Так что угадать мысли человека не составляет большого труда. И уж тем более такого человека, как Аристид. Он их особенно и не скрывает. И уж тем более всегда найдутся сочувствующие инакомыслящим. Ну, вроде вас. Которые легко все сами нам и выложат. Нечаянно, но, ей-богу, всегда обязательно. Поверьте моему многолетнему, ну, или многовековому стажу. Я еще ни разу не ошибся. Так что спасибо, вам, дорогой мой. Вы отрапортовали безукоризненно. Даже если и против своей воли. Но я это учту.

Я молча смотрел на него. Есть такое выражение: тяжелый взгляд. Для меня сейчас это выражение приобрело физическую, почти осязаемую форму. Я сам почувствовал тяжесть своего взгляда. И от этой тяжести мне становилось все больнее и больнее. Словно мой взгляд давил не на собеседника, а на меня самого. И вот-вот мог раздавить.

– У вас тяжелый взгляд. Это опасно.