Убить Пифагора

— Милон, — ответил он наконец гораздо более спокойным тоном. — Милон — главнокомандующий, а значит, он отвечает за все, что вытворяют его солдаты. — Его голос вновь перерос в грозный рев. — Но Милон обязан подчиняться городу, подчиняться Совету, а потому его поступки запятнали всех нас. И все же, — рявкнул он, — скажу вам прямо, и все вы знаете, что слова мои отражают истину: Милон повинуется в первую очередь Пифагору. — Он указал на философа дрожащим от возмущения пальцем. — Вот почему вина за бесчестье, за этот ужасающий позор лежит на Пифагоре!

Он резко умолк, и эхо его слов отдавалось в ушах присутствующих. Пифагор молчал. Если бы он ответил поспешно, у всех создалось бы впечатление, что он считает себя виновным.

— Говори, Пифагор! — послышалось со всех сторон.

— Отвечай на слова Килона!

Философ встал и сделал несколько шагов вперед. Оказавшись посреди зала, он остановился и медленно повернулся вокруг своей оси. Он показал советникам свои руки, такие же голые, как и та правда, которую он готовился им сообщить.

— Разграбление Сибариса — презренный поступок, который кажется мне таким же безобразным и отвратительным, как и всем вам. — На мгновение он подумал о том, чтобы выступить от имени Совета Трехсот, но понял, что лучше их не упоминать, чтобы обвинения Килона сосредоточились на нем одном. — Как вы знаете, я разговаривал с Милоном перед его отъездом. Мы вместе разработали стратегию, чтобы заставить вражескую конницу плясать под музыку. — Его голос внезапно обрел мощь и наполнился негодованием. — Мы придумали уловку, которая позволила нам одержать победу в битве на равнине, когда казалось, что наша армия будет разбита; когда казалось, что на следующий день мятежники-сибариты уничтожат Кротон. — Он сделал паузу, чтобы сказанное проникло в их сомневающиеся умы. — А еще мы говорили о том, что делать после победы. И уверяю вас, ни Милон, ни я не думали ни о чем, кроме переговоров о мирной сдаче города. Уверяю вас…

— Должны ли мы доверять словам Пифагора? — взвился Килон. — Должны ли мы верить человеку, который обманывал нас и держал в страхе перед боем? Только он и его зять Милон знали, как будет действовать наша армия в этой битве. Только они знали о зверствах, которые солдаты совершат потом. Разве армия не повинуется своему начальству?

Пифагор, одиноко стоявший посреди зала, внимательно наблюдал за вопящим и трясущимся Килоном. Тот набросился на Пифагора с неожиданной яростью, но за его словами явно стояло что-то еще. Скрытое намерение, которое он до поры до времени старался не показывать.

«Готовит почву для чего-то гораздо худшего», — сказал себе Пифагор, прищурившись.

Он вспомнил пророческое видение, которое случилось у него три месяца назад в Храме Муз. На миг он увидел будущее, полное крови и огня. Было ли разграбление Сибариса знаком того, что ужасное видение начинает сбываться? Он не сомневался, что зло сгущается — холодное и темное, как затмение. Он должен бороться изо всех сил, чтобы его остановить.

Пифагор сосредоточился на зале Совета, стараясь разгадать настроение тысячи. Враг продолжал кричать, но философа интересовали не слова, а действие, которое они произвели на других.

Закончив просмотр, он понял, что борьба будет еще сложнее, чем он полагал.

Отныне Килона поддерживало большинство.

* * *

Акенон глубоко ошибался, думая, что его ожидает скучное утро.

Он вел свою лошадь в поводу, неторопливо шагая по улицам Кротона. Повсюду виднелись кучки людей, обсуждающих последние новости, доставленные гонцами. Люди толпились у дверей лавок, на площадях, перед храмами… Когда мимо проходил Акенон и его свита, голоса тут же смолкали.

Небольшой отряд, который сопровождал Акенона, состоял из восемнадцати человек и вьючных животных. Четыре аристократа-сибарита, их семьи и прислуга. Они достали билеты на торговое судно и просили сопроводить их в порт.

«Неудивительно, что в Кротоне эти люди больше не чувствуют себя в безопасности», — подумал Акенон.

Еще два дня назад укрывшиеся в общине сибариты надеялись, что чуть позже смогут вернуться в свой город. Они с большим воодушевлением приветствовали победу кротонской армии над войсками повстанцев. «Пришлось им по душе и известие о том, что Милон идет на Сибарис, чтобы добиться полной капитуляции», — вспоминал Акенон. Аристократы представляли себе возвращение в свои дворцы к комфортной и безмятежной жизни, к которой привыкли. Однако чуть позже стало известно, что кротонские военные начали варварский грабеж. Они похищали их золото, убивали сибаритский народ — их рабочую силу — и жгли особняки.

«Им больше некуда возвращаться», — с горечью думал Акенон.

Несмотря на то что Пифагор пытался их успокоить, сибариты с ужасом наблюдали за тем, как кровожадная армия возвращается в Кротон. Всем хотелось поскорее покинуть город. Кто мог, отплывали на корабле, но многие уходили пешком.

Углубившись в гавань, Акенон скорчил недовольную гримасу. Ему вспомнился день, когда он был там в последний раз. Он должен благодарить богов, что Милону удалось спасти его в последнюю минуту.