Убить Пифагора

В то же время он испытывал огромное уважение к каждому, как и к свободному праву каждого решать свою судьбу. Пифагор не желал навязывать свои правила жизни, он лишь предлагал эти правила и помогал выполнять их тому, кто ждет от него помощи. Верно и то, что он выступал за правление элиты, однако правители должны были достичь высочайшей степени морального совершенства. Он хотел, чтобы к власти приходили наиболее способные люди, да и то лишь после того, как приняли обязательство вести себя справедливо и щедро.

Когда заговорил человек в маске, Килон сел. Теперь он встал рядом с ним, чтобы продолжить речь.

— Пифагорейцы уже тридцать лет смеются над народом Кротона! — взревел он с притворным возмущением. — Эти триста пастухов, — он гневно указал на Трехсот пальцем, — решали за всех нас, потому что для них мы всего лишь животные: семьсот неразумных баранов! — Рев возмущения потряс зал Совета. — Пифагор и Триста рисковали жизнью всех кротонцев, отправив нас на войну. Напомню, мы воздержались во время голосования о предоставлении убежища аристократам, но они… — Он потряс пальцем, который все это время указывал на Трехсот. — Они проголосовали против их выдачи, а значит, за войну. — Он вопил как резаный, чтобы перекричать отчаянные протесты Трехсот и обвинительный рев остальной части Совета. — Но даже этого пифагорейцам показалось мало: они решили разрушить сдавшийся город, обременив совесть всего Кротона кощунственным разграблением храмов, омерзительными убийствами и массовыми изнасилованиями. Вот я и спрашиваю вас, уважаемые представители народа Кротона, я спрашиваю вас: оставим ли мы безнаказанными тех, кто запятнал нашу честь в глазах других народов, опозорил перед богами, или омоем наше имя, наказав виновных так, как они того заслуживают?

Некоторые из Трехсот не дождались, когда Килон закончит речь. Они понимали, что оставаться в зале означает рисковать жизнью, и к тому же надо было немедленно предупредить о происходящем Пифагора. Они покинули скамьи и поспешили к дверям. Отдельные попытки вскоре превратились в повальное бегство, сопровождаемое агрессивными выкриками остальной части Совета. Отстающие были задержаны и схвачены, в то время как первые достигли дверей и выскочили на улицу.

Внезапно те, кто последовал за ними к дверям, затормозили. Выбравшиеся наружу резко подались назад, наталкиваясь друг на друга. Началась давка. В этот миг, расталкивая людей гигантскими распростертыми ручищами, в двери ворвался Борей.

Человек в маске торжествовал. Члены Совета Трехсот в ужасе смотрели друг на друга. Могучая политическая партия Пифагора превратилась в дрожащее испуганное стадо. Позади Борея появились десятки солдат с обнаженными мечами и окружили пифагорейцев.

— Хватайте их! — приказал Килон. — И не отпускайте, пока не решим, что с ними делать.

На самом деле все уже было решено, но сейчас у них не было времени разбираться. Некоторые из Трехсот принадлежали к самым богатым и влиятельным семьям Кротона: им предложат публично отречься от нынешних убеждений. Остальных же повесят.

Человек в маске встал со скамьи. Обошел мозаику Геракла и направился к возвышению.

«Время пришло», — вздрогнув, подумал он.

Он собирался обратиться к Совету, состоящему отныне всего из семисот человек, преследуя две цели. Во-первых, укрепить свои позиции единственного вождя Кротона.

«Килон смирится со своей второстепенной ролью, иначе придется его ликвидировать», — подумал он.

Вторая цель выступления состояла в том, чтобы осуществить самый важный этап своего плана. Вершину отмщения.

Он поспешил к возвышению и внезапно вспомнил об Ариадне. Она сидела взаперти уже два дня, полуобнаженная, привязанная к стулу. Он не позволял Борею к ней прикасаться: быть может, она понадобится для переговоров.

Он подошел к великану.

— Займись Ариадной, — прошептал он, чтобы их никто не услышал.

Борей посмотрел на своего хозяина с нескрываемой жадностью. Это означает…

Человек в маске кивнул.

— Делай с ней все что захочешь.

Глава 122

29 июля 510 года до н. э

Загородный дом Милона был просторен и незамысловат. Глинобитные стены, деревянный потолок. Всего один этаж, внутренний двор, вокруг которого распределены комнаты. Самый большой зал полностью занимал одну из сторон. Он предназначался для собраний братства. Войти можно было со двора, наружу выходило только одно окно. Сейчас и дверь, и окно были распахнуты, чтобы ветерок хоть немного рассеивал духоту, которую претерпевали находившиеся внутри сорок человек.

Приглашенных насчитывалось пятьдесят, но десять из них прислали извинения, сожалея, что не смогут присутствовать. Они утверждали, что виною тому проблемы с дорогой или безопасностью, вызванные войной между Кротоном и Сибарисом.

«Разумные доводы, — думал Пифагор, — и все-таки очень жаль, что они не прибудут». Особенно он скучал по своему сыну Телавгу, вождю общины Катании. Он не виделся с сыном уже несколько месяцев и был уверен, что, несмотря на трудности, тот непременно явится, как и большинство приглашенных.