Убить Пифагора

Посреди комнаты возвышался длинный прямоугольный стол. На нем стояли миски с оливками, сыром и фруктами, лежали ячменные лепешки. Присутствующие располагались вокруг стола и сами брали себе еду. Вопреки традиции греков, вино не подавалось.

Первым выступил Пифагор. Он подытожил драматические события последних месяцев и изложил свою идею назначить синклит. Затем попросил представителей каждой общины рассказать о положении братства в их регионе.

Выступления представителей Гимеры и Метапонта заняли остаток утра. Когда время перевалило за полдень, выступил с речью Архипп из Тарента — лет сорока, крепкий и энергичный, он получил звание великого учителя всего несколько месяцев назад.

— Приветствую вас, братья. От имени Антагора, вождя общины Тарента, я прошу прощения за то, что он не смог присутствовать. Здоровье не позволило ему отправиться в столь дальнее путешествие.

В ответ раздались возгласы понимания. Антагору было восемьдесят, и он уже давно не покидал Тарент из-за больных костей.

Архипп объяснил, что и он, и Лисис явились от имени Антагора. Лисис сидел рядом с Архиппом. Он еще не стал великим учителем, и ему было всего тридцать пять лет, но Пифагор знал, что Антагор считает его своим лучшим учеником.

«Антагор организовал свой собственный синклит преемников», — одобрительно подумал Пифагор. Этот учитель поступил так же, как собирался поступить он сам. У него не нашлось преемника, который объединял бы в себе все необходимые качества, и тогда он собрал нескольких учеников. Философ посмотрел вправо: Милон, Эвандр и Гиппокреонт внимательно слушали Архиппа.

Все трое входили в синклит, которому суждено возглавить пифагорейское братство. Не хватало только Феано, которая оставалась присматривать за общиной Кротона в течение двух дней, пока длится собрание.

Пифагор склонил голову и уперся лбом в ладонь, на мгновение отключившись. Он очень беспокоился об Акеноне, о котором не слышал уже три дня; однако более всего его печалило отсутствие Ариадны. Два дня назад дочь бесследно исчезла. Милон посылал на ее поиски многочисленные патрули, но все безрезультатно.

Пифагор почувствовал, что глаза его увлажнились, и прикрыл их ладонью. Он опасался худшего.

* * *

Человек в маске ехал через лес к своему второму убежищу. Он думал о только что завершившемся заседании Совета.

«Как просто ими манипулировать, — удовлетворенно отметил он, — раз — и они набросились на Трехсот, как хищные звери».

После того как солдаты похватали пифагорейских гласных, он выступил перед оставшимися членами Совета. Обращался к ним от себя лично, чтобы они привыкали отделять его образ от образа Килона. Он знал, что в скором времени все будут относиться к нему с тем же благоговением, которое проявили к Пифагору в его лучшие времена.

«Нет, не с тем же, — поправил он себя в яростном упоении. — Меня они будут почитать как бога».

Он улыбнулся, показав из-под маски зубы. Им овладело такое мощное ощущение собственной силы, словно он обрел бессмертие.

Он посмотрел направо. Сияющая физиономия Килона свидетельствовала о том, что мечта его жизни тоже сбылась. На мгновение человек в маске задумался о своем политическом союзнике. Вряд ли у него возникнут с ним проблемы. Килон повиновался без возражений, казалось, ему достаточно всего лишь уничтожить пифагорейцев, а уж это он обеспечит.

Человек в маске пристально всмотрелся вперед. Из-за деревьев что-то приближалось. Через мгновение появился один из солдат, которых послали на разведку.

— Я добрался до дома Милона, — сказал солдат. — Это всего в пяти минутах отсюда. Они выставили патруль в лесу, десять отборных солдат, еще пятеро караулят у дверей дома, и, возможно, столько же прячутся внутри.

Человек в маске молча кивнул. «Пифагор, жалкий старик, — подумал он, — всего двадцать гоплитов отделяют меня от тебя и твоих великих учителей». Он повернулся к Килону. Политик смотрел на него выжидательно. Он явно ждал, что человек в маске возглавит операцию.

Он развернул лошадь, чтобы увидеть солдат, выехавших из леса. Осмотр его удовлетворил, и ему пришлось приложить усилия, чтобы сдержать эйфорию.

Триста вооруженных гоплитов ждали его приказов.

Глава 123

29 июля 510 года до н. э

Ариадна была привязана к стулу так крепко, что запястья и лодыжки онемели. Она их больше не чувствовала. Однако по спине и рукам растекалась острая боль. К счастью, она использовала учение своего отца и умела избежать физических страданий. Благодаря учению она переместила свой разум на уровень, до которого не доходили жалобы тела.

Но даже учение отца не помогало ей избавиться от душевных мук.

Смерть Акенона ввергла ее в мучительную тоску. Она предполагала, что ей тоже скоро суждено умереть, но гораздо больше ее волновала мысль о том, что мертв Акенон. И все же, несмотря на боль, она не сдавалась. Она готова была бороться до последнего вздоха. Скорее всего, шансов не было, но жизнь, трепетавшая во чреве, давала достаточно энергии, чтобы хотя бы попытаться.