Убить Пифагора

Времени не так много. Он встал и подошел к жаровне. Взялся за деревянную ручку одного из вертелов и вытащил его из углей. Железо раскалилось докрасна. С вертелом в руках он вернулся к Яко, лежавшему без сознания. При дыхании мальчик издавал звук, похожий на стон. Борей медлил: ему больше нравилось, когда жертвы в сознании; оставалось надеяться, что мальчишка быстро придет в себя. Он сел на пол и обездвижил Яко, сжав ногой его грудь и руки. Затем приблизил кончик раскаленного вертела к его лицу и коснулся скулы, прямо под глазом. Шипение мяса заглушил пронзительный крик. Борей зарычал от возбуждения.

* * *

Через полчаса старый раб по имени Фалант, с трудом волоча ноги, пересек двор, направляясь в кухню. С тех пор как он вышел из зала для пиршеств, спасаясь от убийственного гнева хозяина, он прятался с другими рабами в одной из комнат верхнего этажа. Они испугались, что Главк прикажет Борею раздавить их всех до одного. Для многих убийство виночерпия было не первым, которому пришлось стать свидетелями.

Фалант покинул относительную безопасность комнаты: ему предстояло закончить работу, которую он сделал наполовину и бросил, когда им приказали собраться в зале. Несмотря на преклонный возраст, он отвечал за то, чтобы в дворцовой кухне всего было вдоволь. Он присматривал за провизией, хранившейся в кладовой, и в тот день осмотр не был завершен.

Он вошел в кухню, темную, как пророчество Дельфийского оракула. Освещая себе путь тусклым огоньком масляной лампы, спустился по лестнице, ведущей в погреб. Смерть Фессала отпечаталась на его сетчатке, поэтому он не заметил, что в погребе горит свет, пока не спустился на последнюю ступеньку.

В это мгновение он и сам чуть не рухнул замертво от ужаса.

Борей стоял спиной к нему, совершенно голый, Яко лежал на столе. Фалант видел лишь окровавленную голову юноши. Его лицо было изуродовано раскаленными вертелами, но, к несчастью, он все еще был жив.

Мучения, которые он претерпевал, далеко выходили за рамки того, что приказал Главк.

Фалант сделал шаг назад, дрожа всем телом. Если бы Борей понял, что он стал невольным свидетелем его деяний, то растерзал бы его на месте. Он сделал еще шаг назад и споткнулся о ступеньку. Хотя великан его не слышал, старику пришлось опереться о стену, чтобы не упасть, но при этом он уронил лампу. Звук удара об пол не был громок, но в ушах испуганного Фаланта прозвучал подобно грому.

Борей тоже его услышал. Великан повернул голову, по-прежнему вцепившись в Яко. Увидев Фаланта, он улыбнулся и отпустил мальчика, который соскользнул с окровавленного стола и рухнул на пол. Борей замурлыкал, как огромный кот, неспешно направляясь к старику.

Физиономия, выражавшая изуверское удовольствие, парализовала сердце Фаланта.

Глава 18

18 апреля 510 года до н. э

Внеочередное собрание, состоявшееся в тот вечер, нарушило строгий распорядок общины.

Обычно каждый учитель высокого ранга занимался с группой учеников-математиков. После заката они вместе молились, затем посвящали некоторое время размышлениям о событиях минувшего дня. После этого разбивались на группы и ужинали в разных залах общины. Однако в тот вечер ученики не могли рассчитывать на общество главных учителей. В честь Акенона — по крайней мере, так было заявлено — Пифагор устроил в своем доме ужин, где присутствовал ближайший круг: пятеро оставшихся в живых кандидатов на его место.

Помещение освещалось парой небольших факелов, распространявших приятный запах смолы. Ужин был скромный, хотя и менее скудный, нежели у них было принято. Ради Акенона к обычной воде, хлебу, меду и оливкам добавили жаркое из свинины, гороха и лука. Атмосфера, в которой проходил ужин, показалась Акенону необычной. Над собравшимися царила аура духовности, тихая и торжественная сдержанность, свойственная скорее священной церемонии. Египтянин признавал, что куда лучше вписывался в шумные пиры сибарита Главка, которыми наслаждался всего три дня назад.

Центром собрания был Пифагор. От Акенона не укрылось благоговение, с которым обращался к нему каждый из великих учителей, разделявших с ним ужин.

«Один из них может оказаться убийцей», — напомнил себе Акенон.

Он осторожно наблюдал за собравшимися. Они ужинали за прямоугольным столом, во главе которого восседал Пифагор. Напротив Акенона сидел Аристомах, невысокий смуглый мужчина лет пятидесяти. На голове его сохранилась лишь прядь сероватых вьющихся волос. Половину времени Аристомах глазел на Пифагора, как ребенок, восхищающийся своим отцом, а другую половину неподвижно сидел, прикрыв глаза, и молча шевелил губами, беседуя сам с собой или молясь. В какой-то момент, полностью сосредоточившись на внутреннем мире, он выронил хлеб и коротко вздохнул. Его непроницаемое лицо оживилось. Он быстро взял себя в руки, поднял хлеб и снова закрыл глаза. Акенон обратил внимание на его внутреннее напряжение.