Убить Пифагора

— Успокойся, брат, — произнес Эврибат, беря Пелия за руку. Он был недоволен тем, что ученик вел себя так несдержанно, но видел в его глазах такой ужас, что больше ничего не добавил, ожидая услышать объяснения.

— Учитель, это ужасно, ужасно. — В голосе Пелия слышалось отчаяние. Прежде чем продолжить, он с подозрением посмотрел на приближающихся гоплитов и понизил голос. — Нам нужно поговорить наедине. Прямо сейчас!

Шестеро побледневших учеников внимательно следили за ними, не отрывая от Пелия встревоженного взгляда. Они молча поспешили к одному из больших общинных домов. Гоплиты патрулировали периметр и внутреннюю часть общины, но им запрещалось входить в здания, если этого не требуется.

Едва они оказались во внутреннем дворе, Пелий посмотрел на учителя широко раскрытыми глазами.

— Мы обнаружили предательство, Эврибат. Один из великих учителей — предатель!

* * *

Эврибату потребовалось несколько секунд, чтобы осознать. В конце концов он испуганно оглянулся, пораженный значением того, что только что услышал. Глаза Пелия и учеников были устремлены на него. Чуть дальше беседовали трое пифагорейцев, другие же разбредались по своим спальням.

«Предатель среди великих учителей!» — ужасное обвинение. Скорее всего, тут какое-то недоразумение. Нужно как можно скорее все прояснить, не привлекая внимания.

— Как тебе пришла в голову столь безумная мысль? — Эврибат подошел поближе к Пелию и чуть слышно шепнул: — Объясни.

— Нет никаких сомнений, учитель Эврибат. Я видел своими глазами! — Пелий дышал прерывисто, тщетно стараясь привести в порядок мысли. — Сегодня вечером мы зашли в таверну, чтобы немного передохнуть. Заказали кувшин вина, и когда я уже собирался расплатиться, из угла таверны нас окликнули:

«Эй, пифагорейцы!»

Я обернулся, раздосадованный как подобной манерой обращения, так и наглым тоном голоса. Окликнувший нас человек был моряком, с виду пьяным. Лет около сорока, явно грек, но не из наших краев. Говорил с акцентом, который я не смог определить, быть может, коринфским. Заметив мое внимание, он поманил нас рукой.

«Выпейте со мной, пифагорейцы, — крикнул он нам. — Сегодня я готов угостить всех пифагорейцев мира».

И его слова, и его тон вызвали у меня любопытство. Казалось, он скрывает иное намерение, которое я решил разгадать, и мы приняли приглашение присесть за его стол.

«Ты выглядишь как учитель, а это, стало быть, твои ученики», — сказал он мне.

Я следил за ходом его мысли. Судя по пьяному голосу, мне казалось, что не так сложно выяснить, что происходит в его голове. Он продолжал пить вино, но лишь повторял, что он моряк, собирается вернуться на корабль и очень благодарен пифагорейцам. Через час, когда я уже устал от глупой пьяной болтовни и подумывал о том, не уйти ли, он сказал нечто, от чего я чуть не упал со стула.

«Мой друг и учитель Пелий, — к тому времени я уже назвал ему свое имя, — возможно, мы с тобой придем к соглашению, выгодному для нас обоих. — Тут он наклонился ко мне и незаметно, чтобы никто больше не видел, показал мне тяжелую суму, казалось, набитую монетами. Затем зашептал мне на ухо: — Ты можешь вернуться в общину с изрядной суммой золота, если поведаешь мне несколько секретов».

* * *

Эврибат слушал с большим вниманием, и в душе у него нарастало беспокойство. Не только из-за волнения Пелия и поворота, который принимал его разговор с моряком, но и потому, что вокруг толпилось все больше и больше людей. Возбуждение Пелия притягивало любопытных — тех, кто находился во дворе, когда он начинал рассказ, а заодно и тех, кто являлся снаружи. Их набралось уже около двадцати.

— Я благоразумно ответил, — продолжал Пелий, — что у нас нет секретов, которые заслуживают оплаты в золоте, и что в любом случае ему придется стать членом братства, чтобы получить доступ к нашему учению.

Моряк рассмеялся, дохнув мне в лицо перегаром.

«С золотом вы преодолеете все препятствия, мой наивный друг», — сказал он, все еще смеясь.

Мне показалось странным, что этот пьяница так заинтересован учением. Я попытался выведать у него что-нибудь еще, но прошло полчаса, пока он снова заговорил на эту тему. Он посмотрел на моих учеников, убедившись, что они не обращают на него особого внимания, и тихо прошептал:

«Меня интересует окружность, и я щедро заплачу тебе, если ты мне кое-что объяснишь. Я понимаю, что каждая вещь… — он ткнул пальцем себе в грудь, и я понял, что под одеждой у него спрятаны свитки, — имеет свою цену, но и ты должен понимать, Пелий, что если я не получу их от тебя, то получу от кого-нибудь другого».

Я даже не сумел возмутиться: он проявил такую убежденность, что у меня кровь стыла в жилах. Я просто ответил ему, что сомневаюсь, станет ли кто-то что-то ему раскрывать.

«Неужели ты так доверяешь вашей клятве? — спросил он с презрением. Несколько секунд смотрел на меня, словно на что-то решаясь, и в конце концов поведал страшную правду. — Я немедленно, — с пьяной наглостью заявил он, — докажу тебе, чего стоит ваша клятва».

Достал свитки, которые прятал под туникой, выбрал один и развернул передо мной.