Несколько иначе смотрятся ситуации, когда одно лицо порождает, создает энергию поведения другого лица для достижения общественно опасного результата. Тут уже не всегда надо говорить о поведении второго лица как о простом «удлинении руки» первого, потому что существует бесспорное уголовно–правовое правило, согласно которому каждый гражданин отвечает лишь за содеянное им самим, а не другим лицом. Скорее всего, речь должна идти о двух вариантах совместного поведения и их правового разрешения: а) оба лица являются субъектами преступления, и тогда исполнителем признается лицо, которое подталкивали к совершению преступления, а лицо, породившее исполнителя, — иным соучастником (подстрекателем), и б) субъектом преступления является только лицо, возбудившее в несубъекте преступления направленность на совершение преступления, в таком случае совокупное поведение обоих лиц признается исполнением преступления первым лицом и в качестве исполнителя выступает лишь субъект преступления. При наличии главного направления (а) мы всегда сталкиваемся с непосредственным поведением первого лица, которое носит самостоятельно преступный характер (соучастие в преступлении) и в котором нет места опосредованному исполнению в силу действия правила самостоятельной ответственности каждого человека. Но и при ином направлении (б) не может быть, на наш взгляд, опосредованного исполнения, поскольку, используя в целях совершения преступления людей–несубъектов преступления (малолетних, душевнобольных, невиновно действующих), лицо лишь удлиняет свою руку, усовершенствует способ исполнения преступления, являясь обычным непосредственным исполнителем. Такой оправданный подход нашел отражение, например, в ч. 1 п. 22 УК бывшей ГДР: «Как исполнитель подлежит уголовной ответственности тот, кто сам осуществляет преступное деяние или осуществляет его через другое лицо, которое само не подлежит за это уголовной ответственности». Надо сказать, что слово «как», использованное в приведенной формулировке, характеризующее тождественность (иногда условную), но не идентичность, здесь явно не причем. Думается, было бы более оправданным признать таких лиц исполнителями без данного слова. По этому пути пошло уголовное законодательство России. В ч. 2 ст. 33 УК сказано: «Исполнителем признается… лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости или других обстоятельств, предусмотренных настоящим Кодексом». Однако и здесь имеется два существенных недостатка: 1) исполнение с использованием людей–несубъектов преподносится в качестве специфической разновидности исполнения, хотя мы убедились, что ничего специфичного здесь нет — имеется обычное использование тех или иных средств для исполнения преступления (это традиционно признается теорией); 2) внесение данной специфики в уголовный закон делает неприемлемым определение исполнителя в разделе, регламентирующем соучастие, потому что в анализируемой ситуации идет речь об индивидуальном исполнении и отсутствии соучастия.
Указанное позволяет отметить, что проблема опосредованного исполнения создана в теории уголовного права искусственно. С ней можно было бы согласиться как с теоретической конструкцией, в какой–то мере детализирующей понятие исполнения, если бы она не влекла за собой наращивания уголовно–правовых недоразумений (выведения группового преступления за рамки соучастия и признания его способом совершения преступления, признание нескольких несубъектов преступления создателями группового преступления и т. д.). Следовательно, в уголовном праве есть только непосредственное исполнение, есть непосредственный исполнитель и орудия, им используемые; за их пределами исполнения нет, есть иная деятельность и самостоятельная ответственность иных субъектов.