Удары жизни (ЛП)

Я привык делать покупки в «Остановись и купи» рядом со спортзалом, а не в местах с рядами суши в отдельных секциях для деликатесов. Но мой необузданный первобытный инстинкт накормить ее взял вверх, и, на мой взгляд, дорогое — значит лучшее. Итак, мы здесь, делаем покупки в магазине, куда типичные домохозяйки приезжают на роскошных внедорожниках вместо минивэнов.

— Тебе нравится феттучини Альфредо? (прим.: итальянская паста, популярная в Америке)

— Да, вполне.

— Хорошо, тогда нам понадобятся густые взбитые сливки, сыр пармезан, мускатный орех…

Она считает ингредиенты на пальцах, глядя вверх, будто считывает вещи с невидимого листка.

— Для соуса? — спрашиваю я. — Ты знаешь, что у них есть готовый?

Она бледнеет и смотрит на меня так, будто у меня выросли две головы.

— Нет. Нет, нет, нет. Сделать соус самим всегда лучше.

— Ладно, — говорю я, пытаясь не закатывать глаза, когда следую за ней по проходу. Она ответственна за приготовление еды, так что, если она говорит, что хочет все сделать сама вместо того, чтобы подогреть содержимое одной банки, то кто я такой, чтобы спорить?

Мы заворачиваем за угол, и внезапно оказываемся в маленькой Италии. Должен признаться, что это круто, когда каждый отдел магазина оформлен дизайнером в соответствии с видами продуктов, и состоит из поддельных маленьких зданий и других элементов соответствующего декора. Впереди нас Чайна-таун, а там справа есть секция с Каджун-продуктами. (прим.: Каджун (Cajun) — острая приправа)

Я смотрю, как она осматривается в рядах итальянской кухни, и спрашиваю ее:

— Так что насчет твоей истории?

Обычно люди шире раскрывают свои глаза, когда слышат, что мой отец – алкоголик, или показывают какую-нибудь шокирующую реакцию, но Саванна осталась беспристрастной. Только ее простое «Ох», как будто я сказал ей, что мой любимый цвет — это синий. Заставляет задуматься, сколько же ей пришлось хлебнуть дерьма в своей жизни, что моё ее даже не смутило.

Она хмурится, когда тянется к полке за большой упаковкой с сыром пармезан, и спрашивает:

— Моей истории?

— Да. Что случилось в твоей жизни, что ты оказалась здесь? — я осторожничаю, чтобы не использовать слово «бездомной». Во-первых, не думаю, что она этому обрадуется, во-вторых, мы в общественном месте, в конце концов. Выяснять у кого-то, как он оказался в таком положении – спать в своей машине, точно не беседа, которую вы хотите, чтоб услышали другие, но сейчас мы одни.

Она бросает на меня свирепый взгляд и начинает уходить, чего и следовало ожидать. Колеса тележки скрипят, когда я пытаюсь догнать ее.

— Ты не можешь винить меня за любопытство, — говорю я, идя рядом с ней в неторопливом темпе. — Такое не каждый день случается с большинством людей.

Она пожимает плечами, когда мы следуем по магазину.

— Моя рассказ не так уж отличается от истории любого другого человека, оказавшегося в такой же ситуации, — она смотрит на меня мрачным взглядом. — Просто обстоятельства сложились не в мою пользу.

Я сужаю глаза, оценивая ее вид.

— Ты никому не рассказывала о своей жизни, так?

Об этом не трудно догадаться, когда она для защиты вырыла вокруг себя трехметровый ров, чтобы не подпускать людей близко. Ее бравада меркнет на секунду, позволяя мне увидеть уязвимую девушку, что прячется внутри. И в этот момент моей миссией становится снести эти стены и освободить Саванну.

Глаза девушки отрываются от меня, и тут же вся ее манера поведения меняется. Стены вокруг нее возвращаются на место. Скрещивает руки на груди, чтобы укрепить свою оборону, удерживая ее от разрушения. Словно любое крошечное усилие, может их поколебать.

— Никто не интересовался настолько, чтобы спросить, но это не значит, что нет людей, знающих мою историю.

— Да?

Она кивает.

— О, да, есть много людей из СЗД, кто знает о случившемся.

— СЗД? Что, черт возьми, такое СЗД?

— Служба защиты детей, — отвечает она, смотря вперед и держа руки в карманах. — Видишь ли, я переходила из одного приюта в другой после того, как у моей мамы-наркоманки была передозировка, когда мне было четыре года. Когда мне исполнилось восемнадцать, я вышла из системы, и мои приемные родители выгнали меня. Я являлась для них лишь способом заработка, и как только деньги перестали поступать…

Она пожимает плечами, как ни в чем не бывало, а я слушаю, шокированный и с раскрытым ртом, когда она продолжает рассказывать.

— Остальное не требует разъяснений. Мне пришлось бросить последний год в старшей школе, чтобы позволить себе такие вещи, как жилье и еда, я должна была работать, а чтобы иметь постоянный доход, я не могла учиться тридцать пять часов в неделю, и угадай что? Никто не хочет нанимать сотрудника, не закончившего одиннадцать классов, так что единственные варианты, на которые я могла рассчитывать, были полны унижений, и там платили дерьмово.

Она останавливается и смотрит на меня.

— И мы уже довольно близко к тем трем дням, когда зашла к тебе в офис и попросила взять меня. Я была в отчаянии и готова выполнять любую работу, где не требовалось бы снимать одежду.