Большую привязанность испытывала она к огромному рыжему коту Катаське. Однажды с ним произошла беда: кто-то из соседей облил его кипятком из чайника. На спинке длинной тонкой полоской выпала шерсть, рана была кровавой. Тетя Надя переживала его боль как свою, возила его, такого тяжелого, в лечебницу, лечила гомеопатическими мазями (другими лекарствами они сами почти не пользовались). И все зажило, как на собаке. Только шерсть так и не выросла.
Тетя Надя прекрасно готовила: ее фирменным блюдом были жареные опята, которые мы собирали по березовым пням рядом с домом или в Сосновке. За последними осенними курочками и зеленушками ходили уже тогда, когда листьев на деревьях почти не оставалось. Вырезала она их ножичком прямо из-под земли, находя буквально на ощупь. Скончалась Надежда Александровна в августе 1962 года, и эта была первая смерть, с которой я соприкоснулась.
В отличие от сестры, тетя Вера была низенького роста, рыжеватой, веснушчатой. Как и тетя Надя, замужем не была, но всегда себя отдавала подругам, сослуживицам, соседкам, родственникам, воспитанницам. Фактически я стала ее последней воспитанницей и любимицей. Она меня даже в детский сад не пустила, хотя моя младшая сестренка Таня подверглась все же коллективному воспитанию. Тетя Вера почти ни в чем не могла мне отказать, и, к стыду своему, я часто этим пользовалась.
Когда мы выходили на проспект Энгельса, я всегда старалась направить наш путь в магазин канцтоваров, где был отдел игрушек. Когда бывали на почте, я надолго застывала у выставленных наборов почтовых марок. Посещение поликлиники на углу Манчестерской оборачивалось для меня приобретением вкуснейшей шоколадки с орехами «Золотой якорь» из магазина напротив, а уж про пышки из новой булочной на углу Скобелевского и проспекта Энгельса я уж и не говорю – это было своеобразным ритуалом. Не могла она отказать и другим (пенсия по тому времени у нее была высокая – 80 рублей), часто у нее перехватывали «рублики» до получки, стаканчик муки или сахарного песку и т. п.
Занимала она проходную комнату. Эта комната была побольше, чем тети Надина, но мебели и в ней было немного: атаманка (оттоманка – широкий мягкий диван с подушками, заменяющими спинку –
К Новому году на столике вместо «Зингера» появлялась елка. Игрушки менялись, однажды племянницы даже подарили тетушкам большой (двухслойный) набор игрушек из ГДР. Неизменными же оставались свечки, которые они не боялись зажигать. Тетя Вера часто сидела за машинкой, шила много, но не на заказ, а для себя. Чаще всего чинила постельное белье. Кровать ее была образцово-показательной. Она рассказывала, что сама кровать была маминой, чуть ли не из приданного. Застелена она была в лучших традициях того времени: несколько подушек подымались горкой, наверху – думочка, самая маленькая, снизу кровати подвязан подзор с кружевами. (У тети Нади все было как-то поскромнее, подушек и кружев поменьше.)
Дом их был очень гостеприимным. Особыми днями были 17 августа (день рождения тети Веры) и 30 сентября (именины и день рождения тети Нади): съезжались и сходились все многочисленные племянники и племянницы. За столом было тесновато, для маленьких ставился отдельный столик. Всегда были домашние пироги. Когда я теперь беру в руки блюдо, на котором тогда они подавались, то удивляюсь, какое же оно маленькое, а ведь никто не уходил голодным. Почти все за столом пережили блокаду и привыкли довольствоваться малым. За чайным столом и за разговорами, бывало, и засиживались, но всегда потом отправлялись гулять. Многие из племянников здесь, в Удельной, выросли, поэтому навещали своих подруг и друзей, традиционно шли в Сосновку.
Соседи могли бы сказать, что Соколовы были шумными. Дело в том, что характеры у многих были сильные, независимые, свою точку зрения часто отстаивали в споре.
Даже когда за чайным столом собиралось всего несколько человек, редко бывало тихо. Особенно когда гостями были брат Николай и его супруга Надежда Аристовуловна. Жили они недалеко, в Лесном, у Золотого пруда.