Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Он выскочил, насколько позволяла цепь, из конуры и хрипло и грозно залаял, перемежая лай свирепым рычанием.

– Не думаю, чтобы он появился здесь опять, – неожиданно спокойно заявил пес, вернувшись в конуру. – На этих трусишек рявкнешь как следует, их и след простыл.

– Должен вас разочаровать, – сказал мальчик. Он старался выражаться как можно изысканней. – Этот лис особенный, его простым лаем не возьмешь. Он далеко не убежал. И это даже хорошо, потому что я, с вашего разрешения, придумал, как его поймать.

– Придумал, значит? – довольно рыкнул пес. – Ну, давай выкладывай!

– Позвольте зайти в вашу будку, – попросил мальчик, – иначе он услышит, о чем мы говорим.

Пес ласково подтолкнул его к будке, и заговорщики скрылись внутри.

И тут же из-за угла показался лисий нос. Смирре удостоверился, что ему ничто не грозит, и сел перед будкой.

– Пошел отсюда! – рявкнул пес, высунув голову.

– С чего бы это? Сижу и сижу. Сколько хочу, столько и сижу, – насмешливо ответил Смирре.

– Еще раз говорю – пошел отсюда! Если не хочешь, чтобы это была твоя последняя охота.

Лис усмехнулся и не сдвинулся с места.

– Ты, дружок, на цепи, – сказал он. – И я-то уж точно знаю, какой она длины.

– Два раза я тебя предупредил, – зарычал пес, – два раза! Пеняй на себя!

Он выскочил из конуры и в два прыжка нагнал лиса.

Мальчик, оказывается, успел расстегнуть ошейник.

Лис даже не пытался сопротивляться. Когда мальчик вышел из будки, Смирре уже лежал на земле, боясь шевельнуться, – над ним нависла оскаленная пасть большого и свирепого сторожевого пса.

– Лежать! – сквозь зубы скомандовал пес. – Разорву!

Он взял лиса за шкирку и поволок к будке. Мальчик уже ждал их. Он мгновенно нацепил на Смирре ошейник и пристегнул поводок. Ошейник пришлось сложить вдвое – для лиса он был великоват. Смирре лежал неподвижно. Он осознал безнадежность сопротивления.

– Ну что ж, лис Смирре… – Мальчик закончил работу и опять вспомнил торжественный лад ворона Батаки. – Вижу, что ты преодолел свои заблуждения и встал на путь искупления порока. Надеюсь, из тебя выйдет хороший цепной пес.

XXXIV. Упландская легенда

Четверг, 5 мая

На следующий день дождь прекратился, хотя штормовой ветер не унимался. Меларен разливался все шире и шире.

А после полудня все переменилось, как по взмаху волшебной палочки: ветер разогнал тучи и стих, засияло солнце, стало тепло и тихо, огромным лазурным парусом плыло над головой весеннее небо с редкими легкими облачками.

Мальчик в прекрасном настроении лежал на небольшом холмике в зарослях буйно зацветшей куриной слепоты и смотрел в небо. Он даже не заметил, как на тропинке появились двое школьников с книжками и корзинками с едой. Шли они медленно, и вид у них был очень печальный. Не дойдя немного до Нильса Хольгерссона, уселись на камни и начали обсуждать свои несчастья.

– Мамаша аж подпрыгнет, когда узнает, – сказал один.

– А отец!

И оба горько заплакали.

Мальчуган уже начал придумывать, чем бы их утешить, как к детям подошла маленькая, сгорбленная старушка. Лицо у нее было все в морщинах, но приветливое и доброе.

– О чем плачете, ребятки?

Она остановилась и терпеливо выслушала рассказ, что вот, не выучили урок, думали, учитель не спросит, а он взял и спросил, а они ничего не знали, и теперь им так стыдно, что боятся идти домой.

– Трудный, должно быть, урок был.

– Еще какой трудный! Нам задали Упланд! Всю провинцию!

– Да-а-а… по книжкам-то нелегко выучить такое. Надо же, Упланд! Я в школу не ходила. И читать-то не умею, – сказала старушка. – Но даже нынче помню, что мне мать-покойница рассказывала…

Она присела рядом с ребятишками, подставила лицо весеннему солнцу, подумала немного и продолжила:

– Да… мать рассказывала, что беднее и невзрачней провинции, чем Упланд, во всей Швеции не было. Глина одна да скалы, да и те невысокие. Кое-где и сейчас так, только мы, кто живет у Меларена, не так уж часто видим все это. В рубашке родились.

Как бы там ни было, только это уж точно скудный был край. И провинция Упланд считала, что все остальные провинции смотрят на нее свысока. Такое даже человеку нелегко перенести, не говоря уж о целой провинции. И вот, значит, в один прекрасный день устала Упланд от всех этих насмешек, взяла в руки посох, за спину – мешок и пошла попрошайничать у тех, кто побогаче.

Шла-шла она на юг, аж до самой Сконе добралась. Стоит и жалуется, как трудно ей живется, как она мучается – дескать, не уделит ли ей Сконе какую-нибудь землицу?

«На всех не напасешься, – проворчала Сконе, – впрочем… погоди-ка. Я тут несколько известковых ям вырыла, так что собери там земли по обочинам. Может, пригодится».

Поблагодарила Упланд и дальше пошла. Посохом стук, стук – дошла до Вестерйотланд. И опять за свое – живется трудно, бедно, не уделит ли ей Вестерйотланд какой-нибудь землицы?

«Земли-то на всех не напасешься, – сказала Вестерйотланд, – чтоб я отдала свои плодородные поля какой-то нищенке? Да никогда в жизни. Ладно уж, жалко мне тебя, возьми одну из моих равнинных речек. Может, пригодится».