На востоке тоже горные гряды, но не такие высокие. Они постепенно становились все более низкими и пологими, а у моря переходили в ровную, спокойную долину. В горах пенились и бушевали порожистые реки и речушки, но ближе к морю они тоже разливались все шире и постепенно успокаивались.
Он видел и Ботнический залив – пятнистый от островов и островков у берега, он сиял искристой рябью и ясной, неотличимой от неба голубизной.
Этот край похож на берег после дождя, решил мальчуган. Ручейки бегут, прокапывают ложбинки, сливаются… До чего же красиво! Тот старый саам в Скансене все утверждал, что Швецию по ошибке перевернули с ног на голову. Говорил, если бы потрудились посмотреть, что у нас здесь за край, ни за что не запихали бы его на самый север. Там-то мало кому суждено такой красотой полюбоваться.
Все над ним подсмеивались, а, похоже, старик был прав.
Мальчик достал из котомки белую, пышную лепешку и отломил кусочек.
Никогда такого вкусного хлеба не пробовал. А ведь и запас есть, дня на три хватит. Кто бы еще вчера подумал, что перепадет такое богатство. И хотя за время путешествия он привык считать, что от людей ничего хорошего ждать не приходится, вчерашний случай вернул ему веру в человечество.
А случилось вот что.
Накануне вечером они покинули Медельпад.
И сразу мальчик обратил внимание, как изменился пейзаж. Под ними лежала речная долина такой редкой красоты, что он даже подумал, не в рай ли они прилетели.
Сначала он решил, что когда-то здесь было русло другой реки, намного больше, – настолько широка была эта долина. Наверное, та, другая река нанесла сюда земли, песка и перегноя, а этой, новой, не составило труда проложить русло в таком рыхлом грунте. Но и эту реку речушкой не назовешь – полноводная, широкая, она изрезала отлогие берега бухтами, на заливных лугах цветет столько ярких цветов, что даже с высоты видно. А кое-где нагромоздила отвесные гранитные скалы и утесы, такие твердые, что время, вода и ветры ничего не могли с ними поделать.
Три мира. Три разных мира. Река кипит жизнью, скрипят плоты, пыхтят пароходы, тут и там воют пилорамы на лесопилках. Рыбаки управляются с уловом лосося, поднимаются и опускаются весла, наполняются ветром паруса, носятся стрижи – все более или менее крутые откосы источены их норками.
Это один мир.
А если отойти немного от берега, все по-другому. Поселки с церквами, хутора, посевы, луга, пасутся коровы, женщины копаются в огородах, время от времени с пронзительными свистками проносится поезд, по дорогам плетутся телеги.
Это другой мир.
А третий мир начинается там, где долина переходит в поросшие лесом предгорья. Здесь высиживают яйца глухари, в густых зарослях бродят лоси, караулит добычу рысь, беспокойно цокают белки, ярко зеленеют заросли черники, сосны усеяны свечками молоденьких шишек, поют дрозды.
Увидев все это богатство, мальчик понял, что очень голоден. И тут же начал канючить – вот уже два дня маковой росинки во рту не было, тебе-то что, Горго, ты всегда себе найдешь еду, а я с голоду помираю…
Орел забеспокоился. Еще скажет кто-нибудь, что он, орел Горго, даже не позаботился накормить своего друга и освободителя. Начнут толковать – вот, мол, пока Тумметот был с гусями, все было хорошо, а этот эгоист Горго… Ну, нет.
– Еще чего! Сказал бы раньше, что ж ты молчал? Голодать в компании такого орла, как я? В жизни большей глупости не слышал.
Он прервал полет, распростер крылья и неподвижно парил над землей, присматриваясь, чем бы накормить Тумметота. Вскоре увидел крестьянина, засевавшего вспаханный надел у берега. На шее у того была корзина с зерном, а когда зерно в корзине кончалось, подсыпал из стоявшего на меже мешка. Орел решил, что лучшего корма для мальчика не придумаешь, и спикировал к мешку.
Но не успел сесть, поднялся дикий переполох. Вороны, воробьи и ласточки бросились врассыпную – решили, что орел явился по их душу. Но далеко не улетели – носились вокруг и пронзительно верещали:
– Улетай отсюда, убийца! Улетай, птицеед!
Они подняли такой шум, что крестьянин поспешил разузнать, в чем дело, и орлу пришлось улететь подальше от этих скандалистов. Ни зернышка не успели ухватить.
Горго сильно досаждала вся эта птичья мелочь. Они не просто суетились вокруг, они обнаглели, начали его преследовать – с писком, треском и обидными возгласами. И куда бы они ни летели, люди поднимали головы и смотрели, кто это там поднимает такой гвалт. Женщины начинали хлопать в ладоши, да так ловко, что похоже было на ружейные выстрелы, а мужчины-хуторяне и впрямь появлялись на пороге с заряженными дробовиками.
И везде, где бы орел ни надумал опуститься на землю, повторялась одна и та же история. Мальчик уже потерял надежду. Никогда он не думал, что мелкий птичий народ так ненавидит и боится Горго. Ему даже стало жалко орла – хороший, в общем, парень, честный, настоящий друг. Что он может сделать, если природа так его устроила?