Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Довольно плоское место. Если посмотреть на него зимой, когда все укрыто снегом, наверняка подумаешь, что под этим белоснежным покровом скрываются вспаханная земля, зеленая озимь и клеверные пастбища, как это обычно и бывает в таких степных районах. Но как только в Суннербу в конце апреля сходит снег, взгляду открывается совсем иное – сухие песчаники, каменные пролысины и бескрайние болота. Возделанные участки тоже есть, но они настолько малы, что даже не стоят разговора. Красные или серые крестьянские хижины прячутся в редких березовых рощах, точно стыдятся показаться людям.

Там, где Суннербу встречается с Халландом, лежит огромный песчаный пустырь, такой большой, что конца не видно. Весь пустырь порос вереском. Чтобы вырастить там что-то другое, пришлось бы выкорчевывать вереск. Неприметный, маленький, с кривыми веточками и сухими, съежившимися листочками кустарничек воображает себя лесом – и ведет себя как лес. Заросли вереска могут тянуться километрами, и любой чужак, попытавшийся затесаться в его компанию, обречен на гибель.

Единственное место, где вереск еще не захватил все позиции, – невысокий каменистый гребень под называньем Вороньи Горки. Тут росли кусты можжевельника, рябины и даже высокие, стройные березы. А в те времена, когда здесь побывал Нильс Хольгерссон в компании диких гусей, здесь стояла маленькая полуразрушенная хижина с крошечным участком пашни. Когда-то здесь жили люди, но потом ушли. Такой маленький надел вряд ли мог их прокормить. И теперь на пахотной земле росли только сорняки.

Те, кто здесь жил когда-то, возможно, не оставили мысль вернуться. Окна аккуратно заколочены, двери закрыты на замок. Но хозяева, видно, торопились и не подумали, что тряпка, которой они заткнули разбитую форточку, – материал не вечный. После нескольких летних дождей тряпка сгнила. Она кое-как держалась, пока ворона не проклевала ней дырку.

Вороньи Горки были не так уж пустынны, как могло показаться с первого взгляда. Здесь гнездилась, что ясно из названия, большая стая ворон. Естественно, вороны жили тут не круглый год. Зимой они улетали, осенью обследовали нивы чуть не во всем Йоталанде, где было полно несжатого зерна, а весной, когда приходило время гнездовья, возвращались сюда, на вересковую пустошь.

Ворону, расклевавшую тряпку в форточке, вернее, того ворона… а еще вернее, самца вороны, потому что ворон – совсем другая птица, звали Гарм Белоперый. Именно это имя родители дали ему при рождении. Но никто его так не называл. Для всех он был Фумле, что, вообще-то, означает недотепа, или даже Фумле-Друмле. А Друмле в переводе с вороньего – растяпа, как будто назвать его просто недотепой показалось недостаточно.

Недотепа-Растяпа Фумле-Друмле был больше и сильнее других ворон, но проку от этого никакого – его поступки были именно такими, каких следовало ожидать от Фумле-Друмле: глупыми и неуместными. Все над ним насмехались, хотя он происходил из весьма знатного рода. Если бы все шло по вороньему закону, он даже должен был стать вожаком всей стаи. Это право с незапамятных времен принадлежало роду Белоперых. Но еще задолго до его рождения в стае произошел военный переворот, и вся власть перешла к жестокому и буйному самцу по имени Винд-Иле, что на вороньем языке означает Носимый Ветром.

Эта смена власти, как и все смены власти, произошла потому, что вороны на Вороньей Горке мечтали о другой жизни.

Многие думают, что если птица называется «ворона», то она и живет так же, как другие вороны.

Это неверно.

Есть стаи, которые ведут исключительно благопристойный образ жизни: едят зерно, червей, гусениц, в крайнем случае позволяют себе полакомиться падалью. Но есть стаи, выбравшие другой путь. И их немало. Это не стаи, а шайки. Шайки разбойников. Нападают на зайчат и мелких птичек. Мало того, грабят каждое попавшееся им на глаза гнездо и поедают яйца с невылупившимися птенцами.

Вожаки династии Белоперых очень строго следили, чтобы вороны племени вели себя достойно. Никто не мог сказать о них ничего плохого.

Но ворон становилось все больше, и почти все страдали от беспросветной нищеты. Не потребовалось много времени, чтобы началась революция. Белоперые были низложены, и к власти пришел Винд-Иле. Всем были известны его преступные наклонности, но он столько наобещал, что его все равно выбрали. Это был завзятый разоритель гнезд и грабитель. Можно было бы сказать, что он чемпион по этой части, если бы его жена, Винд-Кора, не была еще хуже. При их правлении вороны так распустились, что их боялись даже больше, чем ястребов-тетеревятников и филинов.

Фумле-Друмле в стае слова не имел. Все согласились, что он не унаследовал от своих знатных предков ровным счетом ничего и в вожаки не годится. Про него давно бы забыли, если бы он сам время от времени не напоминал о себе какой-нибудь очередной глупостью. Но, может быть, это его и спасало – не будь он таким недотепой-растяпой, Винд-Иле и Винд-Кора ни за что не позволили бы ему остаться в стае. Напоминания о былом величии династии Белоперых были им ни к чему.