Уинстон Черчилль

Но у Черчилля впервые создается плеяда молодых сторонников, молодых политических приверженцев. Многое объясняется (словами Биркенхеда) “простотой, которой не обладает ни один политик из высоких эшелонов власти”. Одним из первых в его “свите” был член парламента от Чиппенхема Виктор Казалет, по словам которого, Черчилль “мог завоевать симпатию и приверженность любого” (Проблемой было то, что Черчилль “не любил новых людей”). Неотразимое “воодушевление, мужество, привязанность, жизненная сила и способности” не могли оставить равнодушным никого. Вторым из новых приверженцев был парламентарий из Олдхема Дафф Купер. Советы Черчилля стали основанием долгой дружбы. Еще одному члену палаты общин -Роберту Бусби - мэтр вписал незабываемый абзац в предстоящую речь. Черчилль всегда был на стороне “бунтарей”, на стороне тех, кто презирал осторожность, кто желал жить полной жизнью. Последним из этой плеяды новых друзей Черчилля был рыжеволосый Брендан Бракен. Все люди несомненного таланта и амбиций, они окружили Черчилля в годы его общественного подъема в двадцатые годы, смягчили горечь лет “дикого поля” - 30-х годов, стали первостепенной опорой в героическом противостоянии 40-х.

* * *

Болдуин, говорят, дал Черчиллю министерство финансов именно потому, что проблемы этого ведомства нельзя исчерпать до дна, здесь погружение могло быть бездонным. Черчилль-это было известно всем- полностью отдавался делу, каким бы новым или необычным оно ни было. Перед огромными счетными книгами ему было труднее чем в компании адмиралов. Ему было трудно с позиций неофита спорить с самой консервативной профессией в мире. Роберт Бусби, ставший его парламентским секретарем, вспоминает обращение министра к подчиненным: “Хотел бы я, чтобы вы были адмиралами или генералами. Я говорил на их языке. Но эти друзья говорят на персидском. И я тону”. Все же несколько свежих идей у Черчилля были и он не желал быть пешкой в руках самонадеянных специалистов. В любом случае его называли “улыбающимся министром” - находка для карикатуристов. Судьба, казалось вела его вперед, наверх. Казалет пишет в 1927 году, что не видел Черчилля в лучшей форме, “готового говорить о забавном, очаровательного, преданного друзьям, такого живого”. Случилось то, чего никогда не было ранее: он стал популярен. С охотой шел он в курительную комнату палаты общин и блеск его остроумия отражался в популярных шутках. В обществе изумлялись, как можно отдавать все время огромному министерству и одновременно опубликовать самую масштабную пятитомную историю первой мировой войны. Специалисты (в данном случае Бьюкен) говорили, что это лучшее, что написано в современной английской историографии со времен Кларендона. Бальфур, чье мнение так ценил Черчилль, сказал просто: “Пять томов бессмертной истории - это восхитительное добавление к великому периоду деятельности”.

Согласно правилам британской палаты общин министр финансов выбирает особый день, когда он представляет бюджет страны. Для Черчилля первым таким днем было 28 апреля 1925 г. Огромная толпа собралась у здания министерства, когда он вышел со старым портфелем Гладстона, в котором находился бюджет Великобритании. Посредине речи о бюджете Черчилль при всех достал бутылку виски и налил себе в стакан с такими извинениями: “Прежде чем укрепить ресурсы страны, мне нужно подкрепить собственные ресурсы, к чему, с позволения палаты, я сейчас и приступлю”. Манеры министра вызвали у части депутатов оживление. Категорическое неодобрение выразила лишь первая женщина - член палаты общин - леди Астор, которая предлагала последовать по американскому пути и принять закон о запрете алкоголя. Поклонившись леди, Черчилль заметил, что уважает ее благородные цели.

Свое красноречие Черчилль сумел обнаружить и в сухой материи финансов. Даже не расположенный к восторгам премьер Болдуин наслаждался изысканностью стиля министра финансов. В письме королю он пишет: “Вся палата была захвачена речью. Черчилль был в своей лучшей форме, то есть источал красноречие и силу, недоступные ни для кого из сидящих в зале палаты общин”. В другом случае, представляя сухие цифры бюджета, “он сумел (слова Болдуина) освежить сухую атмосферу элементами умного легкомыслия и юмора”. Даже дебатируя статьи о пенсиях вдовам и матерям, он “вознесся на эмоциональные высоты риторики, на которых ему нет равных”. Политические противники были менее восторженны. Бывший министр финансов лейбористского правительства Филип Сноуден назвал черчиллевский бюджет “худшим из когда-либо представленных палате бюджетов богатых людей”.