Уинстон Черчилль

Черчилль ответил супруге: “Худшее случилось с Гонконгом; хотя все знали, что это передовой пост наций обороны, мы надеялись, что укрепленный остров будет держаться несколько недель, возможно месяцев, а ныне видно, что он на грани сдачи после всего лишь двухнедельной борьбы… Мы должны ожидать суровых ударов со стороны Японии и нет смысла критикам кричать “Почему мы не были готовы?”, когда все наши силы уже задействованы. Вступление в войну Соединенных Штатов компенсирует все удары… Быть на корабле в такую погоду - словно сидеть в тюрьме с дополнительным шансом утонуть. Но возможно есть и польза в том, что я отвлекся от непосредственных дел. Следует время от времени созерцать всю разворачивающуюся картину целиком”. Черчиллю явно нравились его роль во всех этих делах, да и лежачий образ жизни устраивал его более всего. При том каждый вечер было кино, которое Черчилль считал лучшим способом избавиться от насущных забот. А главной из забот были сомнения в том, найдет ли он верный тон в контактах с Рузвельтом, сумеет ли сделать союз с США осью своей мировой политики. “Можешь себе представить, - пишет он Клементине, - как я волнуюсь, не зная, что предложат мне американцы”.

22 декабря 1941 года Черчилль высадился в Хемптон-Роуд и оттуда вылетел в Вашингтон. Позднее он вспоминал, что президент Рузвельт “махал ему рукой из машины и я с удовольствием пожал его сильную руку”. Через несколько часов второй этаж Белого дома превратился в штаб двух величайших держав Запада. Спальня Черчилля располагалась напротив кабинета Г.Гопкинса. Эти трое - Рузвельт, Черчилль и Гопкинс провели несколько дней почти не расставаясь. Персонал Белого дома видел, как Черчилль несколько раз подвозил коляску с президентом к лифту. Зато президент покорно ждал, когда Черчилль выспится после обеда.

Как уже говорилось, Черчилль боялся, что президент Рузвельт будет настаивать на первоочередности обращения к азиатскому отрезку “оси”. Взятые в отдельности английские силы были недостаточны для энергичных действий с запада против половины Европы, оккупированной Германией. Однако уже через несколько часов обсуждений Черчилль успокоился, его опасения в отношении азиатской заангажированности американцев безосновательны. Генерал Маршалл и адмирал Старк от лица американского правительства заявили, что европейский театр военных действий является “решающим”, и что “Германия - ключ к победе”. Стало ясно, что президент Рузвельт в своей глобальной стратегии исходит из той идеи, что США должны принять первостепенное участие в боевых действиях там, где в конечном счете определяется мировой расклад сил, а именно, в Европе. Победа или поражение именно Германии решали судьбу Америки - этого принципа Рузвельт придерживался твердо.

На этом этапе дискуссий (на которые Рузвельт пригласил, помимо Гопкинса, Хэлла и Уэллеса, а ряды англичан пополнили Бивербрук и Галифакс) Черчилль был в превосходной форме. За дни перехода через Атлантику он проиграл с группой своих помощников немало вариантов и теперь его красноречие покоилось на основательном знании предмета. С точки зрения английского премьера, если немцы стабилизируют советско-германский фронт, они постараются укрепить “крепость Европу”. Возможна оккупация Испании и Португалии, а также выход на северо-африканские рубежи. Следовало подумать о реакции западных союзников на такое смещение центра внимания Берлина. Черчилль предложил свой вариант действий англо-американцев на этот случай. План назывался “Джимнаст” и он предполагал высадку десанта американских войск в Марокко, в районе Касабланки.

26 декабря Черчилль выступил перед объединенной сессией сената и палаты представителей конгресса США. “Я не могу заставить себя не размышлять о том, что, будь мой отец американцем и моя мать англичанкой, а не наоборот, я, наверное, был бы среди вас. И это был бы не первый случай, когда вы слышите мой голос”. Самый большой успех выпал на фразу, обращенную к японцам: “За кого же они нас считают?” Американцам пришлось выслушать и неприятные пассажи: “Если бы мы были вместе после минувшей войны, если бы мы предприняли общие меры безопасности, это новое проклятье не светилось бы на нас”. Наступила тишина, но Черчилль имел мужество продолжать: “Пять или шесть лет назад для Соединенных Штатов и Великобритании было бы легко не проливая крови, заставить Германию разоружиться”.