Уинстон Черчилль

Уже тогда, в декабре 1941 года Черчилль предполагал в будущем осуществить высадку союзных войск в “нескольких из следующих стран: Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, побережье Ла-Манша и атлантическое побережье Франции, Италия и, возможно, Балканы”. Согласно его точке зрения, высадка на континенте падет, скорее всего, на 1943 год. Черчилль считал, что нужно разработать планы десанта во всех вышеназванных странах с тем, чтобы, смотря по обстоятельствам, можно было избрать из них “три или четыре” наиболее подходящие. Тогда - в декабре 1941 года Черчилль полагал, что войну при успешном стечении обстоятельств, можно будет завершить в 1943 году, в крайнем случае, в 1944 году. Он считал тогда, что дату высадки в Европе следует объявить заранее, чтобы укрепить надежду у порабощенных народов и предотвратить формирование связей между ними и немцами.

Черчилль не хотел, чтобы Сталин объявил войну Японии. Идену, направляющемуся в Москву он говорит: “Ввиду сильного желания Соединенных Штатов, Китая и, насколько я знаю, Австралии видеть Россию воюющей против Японии, вы должны сделать все возможное, чтобы переубедить Сталина, если он тоже отнесется к этому благоприятно”, Позднее Черчилль объяснял: “Я не желал, чтобы на него (Сталина) пало излишне тяжелое бремя, поскольку видел, как мало мы можем внести в общую борьбу”. Советский Союз нужен был Черчиллю для борьбы с Германией. В отличие от первой мировой войны, Россия, кажется, могла выстоять.

Из Москвы А.Иден передал пожелание Сталина получить западное признание довоенного статус-кво в отношении советских границ: “Сталин, я полагаю, искренне желает заключить военные соглашения, но не подпишет их до тех пор, пока мы не признаем его границы”. После довольно длительных размышлений Черчилль принял важное решение не идти навстречу Сталину в этом вопросе. Вопрос о границах, пишет он, “будет решен на мирной конференции, когда мы победим в этой войне”. Нет сомнения, что для Сталина позиция Черчилля в этом вопросе в момент, когда две трети германских войск были задействованы именно на советском фронте, породила глубокие подозрения. Они пали на уже подготовленную прежним опытом почву. Но Черчилля не беспокоили эти подозрения. С немалой долей цинизма он сообщает Эттли 20 декабря, что русские “в любом случае обязаны сражаться за свои жизни и они зависят от наших поставок”. В телеграмме Идену 20 декабря Черчилль советует “не быть грубым со Сталиным”, но и не идти на заключение каких-либо “секретных или особых пактов”. Любопытно, что в этой телеграмме Черчилль впервые делится своими мыслями о будущем устройстве в Европе. Текущая война особенно наглядно показала “уязвимость Ленинграда”, окруженного германскими войсками. “Первой целью” послевоенной мирной конференции должно быть предотвращение любого нового выступления Германии. Нужно “отделить Пруссию от Южной Германии”. Но поднимать эти вопросы пока не следует - это только сплотит немцев вокруг Гитлера.

Иден из Москвы видел обстоятельства войны в ином свете, и он настаивал на признании довоенных советских границ. Раздраженный Черчилль указал своему министру, что тот, видимо, не читал его прежних посланий. Призывы Идена “показать острый вкус искренности Англии” признанием довоенных границ неприемлемы. Одновременно с этими указаниями Черчилль послал самые цветистые поздравления Сталину в связи с днем его рождения. На банкете в Кремле Сталин демонстративно провозгласил тост за британского премьера.

В письме к Клементине Черчилль назвал неделю, проведенную на “Герцога Йорке” “самой длинной неделей со времени начала войны. Было холодно, спокойно и светло”. У него было время поразмыслить. 27 шифровальщиков постоянно приносили лежащему в постели Черчиллю телеграммы со всех концов света. На борту линкора Черчилль узнал об успехе советского контрнаступления под Москвой. “Невозможно описать мое облечение, - телеграфирует Черчилль Сталину, - с которым я узнаю о каждом новом дне удивительных побед на русском фронте. Я никогда не чувствовал себя более уверенным в итоге войны”. Иден сообщил ему, что “Сталин полностью с нами против Гитлера. Он очень доволен вашим посланием”.

“Да, мы спокойны здесь, - писала Клементина мужу 19 декабря 1941 года. - Но Гонконг находится под непосредственной угрозой, а в дальнейшем в зону опасности попадет и Сингапур? Борнео подвергся вторжению - следует Бирма? Не говоря уже об ударах, нанесенных Америке… Мой дорогой Уинстон, храни тебя бог и подвигни на хорошие планы вместе с президентом. Мы живем в ужасном мире, Европу оккупировали нацистские свиньи, а Дальний Восток - желтая японская зараза”.