Уинстон Черчилль

Первостепенным по значимости Черчилль считал поддержание советского фронта, помощь которому “должна идти без помех и пунктуально”. Только так, диктовал премьер, “сможем мы обрести влияние на Сталина и вплести могучие русские усилия в общую ткань войны”. Эта задача была обозначена как наиболее приоритетная.

(Гопкинс привез ему из Москвы запас икры, и Черчилль сказал, что ради нее он готов сражаться вместе с русскими. Отказ Гопкинса от второго скотча он объяснил как вернейший знак приближения к Америке. Все присутствующие были приговорены смотреть фильмы черчиллевского репертуара - драматические истории с сантиментами и быстрым развитием событий. Он снова смотрел “Леди Гамильтон”, и слезы снова текли по его щекам).

В остальном европейский театр требовал, по его мнению, маргинальных усилий. Нужно было удержать Турцию от попадания в германский лагерь, попытаться закрепиться во французской Северной Африке, предлагая Виши выбор между “надеждой и проклятием”. Черчилль уже на этом этапе считал, что главным мотивом соблазна в отношениях с Петэном должно быть обещание “восстановить Францию как великую державу с возвращением всех территорий” (за исключением Сирии и зоны, прилегающей к Испанскому Марокко).

Черчилль решил предложить американцам послать свои воинские контингенты в Северную Ирландию, это послужит для Берлина последним убедительным аргументом (если в таковом еще была нужда) не планировать высадки на Британские острова. Повторял ли он в данном случае ошибку Кромвеля? Иден, которого Черчилль (слишком) многократно называл своим преемником, видел в качестве главного партнера Британии в Европе Россию. Черчилль же ничего не хотел делать совместно с русскими, что могло бы вызвать отчуждение американцев. Лейборист Эттли говорил ему, что Британия более нуждается в сильной Франции, чем в Соединенных Штатах (“мы не должны позволять ненависти Рузвельта к де Голлю осложнять наши отношения с ним”) - Черчилль предпочел смолчать. Но на премьера все же действовали аргументы типа слов Майского, что “если Россия потерпит поражение, шансы Британии выиграть войну будут низведены до нуля”. Не случайно Британия в декабре 1941 года объявила войну Финляндии, Венгрии и Румынии.

Что касается Дальнего Востока, то здесь Черчилль (в меморандуме “Заметки о Тихом океана”) предвидел быстрые успехи японцев на начальной стадии войны. Слабым местом японцев являются их иссякающие ресурсы, уже во многом поглощенные многолетней войной в Китае. Поэтому фронты японцев желательно было сделать максимально растянутыми, их следует держать в постоянном напряжении до тех пор, пока создание мощной бомбардировочной авиации в Англии и США не сделает возможными массированные бомбардировки скученных японских островов. “Сожжение японских городов зажигательными бомбами будет наиболее эффективным способом показать народу Японии опасности курса, который он избрал”.

Черчилль предполагал, что Сингапур продержится “по меньшей мере, шесть месяцев”. Начало перелома в боях на Тихом океане Черчилль связывал со спуском на воду в мае 1942 года двух американских линкоров с орудиями 16-дюймового калибра.

Единственное, чего боялся Черчилль, так это избрания американцами Японии в качестве цели номер один. Создание десятимиллионной армии отнимет у них “по меньшей мере два года”, что дает Гитлеру свободу рук в Европе. Американцев следовало поощрять выставлять против японцев лишь военно-морской флот, тогда оставалась возможность, что американские солдаты прибудут в Европу в 1943 году.

В последнем из меморандумов Черчилль делится общими соображениями в ходе войны. Переломным он видел 1943 год, когда “смотрящее на Европу с юга побережье Африки и Азии - от Турции до Дакара будет в англо-американских руках”. Черчилль не исключал закрепления в этом году в Сицилии и собственно на Апеннинском полуострове. Поражение Германии виделось результатом одного из двух процессов: “Поражение германских армий в Европе; внутренние конвульсии Германии, вызванные неблагоприятным ходом войны, экономическими лишениями и наступательными действиями бомбардировочной авиации союзников”. В конечном счете, полагал Черчилль, хотя “внутренний коллапс” Германии исключить нельзя, рассчитывать следует на первую из альтернатив.