Уинстон Черчилль

Споры относительно Норвежской операции носили еще более запутанный характер, а результат оказался еще менее утешителен. Впервые Черчилль озвучил свои предложения на заседании Военного кабинета 19 сентября 1939 года. До конца года он подготовил несколько меморандумов, обосновывающих преимущества и важность проведения этой операции, но каждый раз его предложения тонули в многочисленных обсуждениях, которые продолжились в следующем году. Потеряв терпение после очередного заседания Военного кабинета, Черчилль признался Галифаксу в «ужасных трудностях, которые ставит на пути конкретных действий наш аппарат ведения войны». За семь недель дискуссий ему пришлось столкнуться с возражениями различных министров, Комитета объединенного планирования, Комитета начальников штабов, Военного кабинета. «Я вижу такую огромную стену помех, уже воздвигнутую или воздвигаемую, что сомневаюсь, может ли какой-то план одолеть ее», — сокрушался политик[296]

.

Основными камнями преткновения стали следующие проблемные вопросы: периметр операции, ограниченность ресурсов и нарушение легитимности, каждый из которых усиливался флюидами политики умиротворения, пропитавшими мировоззрение многих представителей британского руководства того времени. Признавая в целом правильность минирования территориальных вод Норвегии, британские политики и военные не могли договориться о составе операции — ограничить ли ее только минированием вод или предусмотреть также захват норвежских портов. В начале января был предложен вариант с расширением операции на Швецию. В середине марта Военный кабинет решил ограничиться захватом Нарвика с последующей высадкой десанта в южной части Норвегии. Все эти варианты требовали участия не только ВМФ, но и сухопутных войск с ВВС, что расходилось с планами руководителей соответствующих видов вооруженных сил, у которых не было ресурсов для подобных начинаний. Начальник Имперского генерального штаба готовился к предстоящему сражению с немцами в Северной Европе, а начальник Штаба ВВС придерживал свои силы для воздушной обороны Острова в случае авианалетов противника. Относительно легитимности даже простое минирование территориальных вод нарушало суверенитет Норвегии. Как и 25 лет назад, Черчилль столкнулся с проблемой нарушения прав нейтральных стран, которые из страха разозлить агрессора и вызвать с его стороны военный ответ отказывались в своих помыслах и действиях давать малейший повод немецким захватчикам для реализации своих коварных замыслов. Ведя борьбу не на жизнь, а на смерть, когда «наше поражение будет означать наступление века варварской жестокости и окажет фатальное воздействие не только на нас, но и на независимую жизнь каждой небольшой страны в Европе», Черчилль считал, что «маленькие страны не должны связывать наши руки, когда мы боремся за их права и свободу». По его мнению, в сложившихся условиях «неправильно и нерационально, когда держава-агрессор получает преимущества, презирая и нарушая все правила», пока другие «прячутся за врожденное уважение к законам». Черчилль был настолько уверен в логике своих рассуждений, что не только изложил ее письменно в декабре 1939 года в одном из меморандумов для Военного кабинета, но и вставил этот документ в свои мемуары. В январе 1940 года он вернулся к этой проблеме, отметив, что «за последние десять лет мы столько раз ущемляли наши интересы из-за никчемных договоров и джентльменских соглашений, которые только джентльмены и соблюдают, что оказались в плачевом положении, зажатые обязательствами». Учитывая огромную свободу действий, которые получают маргинальные элементы, выходя за рамки правового поля, Черчилль считал, что «дети света не должны из-за своих добродетелей сталкиваться с неуместными неудобствами, ведя борьбу с темными силами»[297]

.