Уинстон Черчилль. Последний титан

Третьего июня 1939 года Collier’s вышла с новой статьей Черчилля: «Сейчас или никогда». Апологет индивидуализма, он с ужасом наблюдал, в какой «гротеск» превратилось мировое положение, когда ни «правители», ни «массы с предоставленным им правом голоса», ни «воля большинства», ни «парламентские институты», ни «массовое сознание» – ничто из этих общественных элементов, призванных управлять и предотвращать, не в состоянии остановить начало всемирной катастрофы. Судьба мира стала зависеть не от масс, а от «настроения, темперамента и решения одного-единственного человека, поднявшегося из глубокой безвестности к грозным вершинам, с которых он способен ввергнуть большую часть человечества в неизмеримую катастрофу и бедствия». Черчилль предлагал Гитлеру «остановиться» и «подумать хорошенько, прежде чем ринуться в ужасную неизвестность». Он предупреждал, что «необычный человек, находящийся на вершине власти, может произвести огромный взрыв», но «огромные куски и осколки, выброшенные взрывом, могут обрушиться на собственную голову этого человека и уничтожить его вместе со всеми теми, кто стоит рядом с ним». А что до мира, то он «пойдет дальше своим путем». Но Черчилля не слушали ни в родной стране, ни в Германии. Планы уже были составлены, документы подписаны, команды прошли от высших до низших эшелонов военной иерархии. По словам Черчилля, воцарилось «молчание напряженного ожидания, молчание страха»

{261}.

В середине августа Черчилль отправился во Францию, посетив линию Мажино, а также найдя время для занятия живописью. Своему другу Полю Мазу он сказал, что сейчас они пишут с ним «последние картины в мирное время». Заметив, что «такого долго не будет», он начал говорить о численности и боеготовности немецких войск, повторяя: «они сильны, поверьте мне, они сильны». Как вспоминал впоследствии Маз, произнося эти слова, Черчилль «с силой сжал зубами свою большую сигару», так что окружающие «почувствовали его решимость». Во время автомобильной поездки из Дрё в Париж, увидев колосья созревшей пшеницы, Черчилль сказал секретарю: «До того, как будет собран урожай, начнется война». 23 августа политик вернулся на родину. В последний летний день он допоздна работал над очередным историческим проектом, признавшись одному из помощников, что «иметь возможность погрузиться в прошлые века во времена подобные нашим – настоящее утешение». Через несколько часов после того, как он отправился спать, Германия напала на Польшу. В 8.30 утра с Черчиллем связался польский посол Эдвард Рачиньский (1891–1993). В 10.00 Черчилль позвонил в Военное министерство, сообщив о полученной от польского посла информации об авианалетах на Краков и Варшаву.

Пока наш герой был во Франции, The Times опубликовала обращение 375 сотрудников университетов (в том числе 70 профессоров и шести директоров колледжей), требовавших возвращения Черчилля в правительство. По мере приближения кризиса популярность отставного политика начала стремительно расти. Годы ошибок, унижений и остракизма оказались бессильны остановить этот тренд. Впервые за десять лет у Черчилля появилась реальная возможность вернуться в большую политику. Вечером 1 сентября он направился в Лондон на заседание парламента, заехав предварительно по просьбе премьер-министра на Даунинг-стрит. Чемберлен предложил ему войти в состав Военного кабинета в качестве министра без портфеля. Черчилль согласился. Но о назначении объявлено не было. Черчилль ждал, что его пригласят на следующий день, но телефон молчал. Чемберлен продолжал колебаться, что нашло выражение не только в приглашении Черчилля, но и в вопросе с отправкой ультиматума. Сначала англичане ограничились нотой, затем Чемберлен предложил обтекаемые формулировки, которые позволяли Британии избежать вступления в конфликт. Позиция премьер-министра получила негативную оценку в парламенте. Будучи связан обещанной должностью, публично Черчилль хранил молчание, выражая свое недовольство в близком кругу, а также в письмах главе правительства, которые диктовал в эти решающие часы. Среди прочего он просил Чемберлена определиться и объявить в парламенте о своем назначении. Ближе к полуночи 2 сентября Чемберлен и его ближайшие сторонники все-таки приняли решение направить ультиматум, что было сделано в 9.00 утра следующего дня. Германии давалось два часа на прекращение огня в Польше. Ответа не последовало. В 11.00 Британия объявила войну Германии, а вопрос с Черчиллем по-прежнему оставался не решен. Определенность появилась, когда после заседания парламента 3 сентября Чемберлен официально пригласил политика в свой кабинет, где предложил ему возглавить Адмиралтейство. Через несколько часов на все корабли Королевского флота пришла радиограмма – «Уинстон вернулся!»

{262}.

Глава четвертая. Кормчий. 1939–1945

Снова война, снова Адмиралтейство