Улица Рубинштейна и вокруг нее. Графский и Щербаков переулки

Владелица нашего дома, графиня Толстая, говорят, уж и не знает, как от этого Андроникова избавиться. Судебные иски на него подает. А моей горничной слуги князя рассказывали, что тот устроил в своей спальне за особой ширмой подобие часовни. Представьте себе — с распятием, аналоем, кропилом, иконами и даже терновым венцом! Впрочем, по другую сторону ширмы князь спокойно предается самому гнусному разврату. Он — гомосексуалист, это все знают… Да! Недалеко отсюда, буквально через дорогу — Троицкий театр миниатюр, с которым я сотрудничаю. Очень удобно. Бываю на спектаклях по своим пьесам. Иногда захожу в гости к Левкию Жевержееву, он в том же доме живет, где и театр. Жевержеев — коллекционер, поэтому тратит все свои средства на покупку книг и театральных реликвий, организовал у себя литературно-артистические „пятницы“. На них бывают Бакст, Альтман, Хлебников, Маяковский, Малевич, Филонов, братья Бурлюки. Я тоже бываю, но редко. А еще Жевержеев завел „пятничный альбом“, где все гости оставляют памятные записи, рисунки, экспромты. Хорошая идея… Ну а теперь, давайте обедать. Моя кухарка прекрасно готовит.

Вот так и жилось Аркадию Тимофеевичу на Троицкой — комфортно и уютно. Квартира, в которой мы только что побывали, запомнилась не только сотрудникам „Нового Сатирикона“. Нам удалось разговорить племянника писателя Игоря Константиновича Гаврилова, который рассказал о том, что его мама долгие годы вспоминала о своей поездке из Севастополя к Аверченко в Петербург именно в это время. Ее потрясла квартира брата, и она восхищалась тем, что видела у него пылесос и домашний телефон, которые казались ей приметами иного, „заграничного“ обихода. Несколько зарисовок „из жизни на Троицкой“ оставили нам коллеги Аркадия Аверченко. Ефим Зозуля вспоминал: „Дверь мне открыла горничная Надя, небольшого роста блондинка с умными, зоркими глазами. До моего прихода она говорила по телефону, и, впустив меня без всяких расспросов в столовую, поспешила продолжать разговор. Телефон стоял на столе Аверченко, и для того, чтобы держать трубку постороннему человеку, т. е. не сидящему за столом, — нужно было нагнуться. Как-то так неудобно был расположен аппарат. И Надя говорила, нагнувшись над плечом Аверченко. Разговор был не деловой. Речь шла о родственниках Нади, о поклонах какой-то куме, о чьем-то приезде. В дальнейших моих посещениях Аверченко… я не раз видел Надю в такой позе, что не мешало Аверченко работать. Надя, простая девушка, но очень тактичная и умная, держала себя свободно, с достоинством, чувствовала себя как дома и поддерживала в квартире и в обращении с многочисленными и разнообразными посетителями удивительно теплый тон. Это было характерно для Аверченко, ибо источником этого тона был, конечно, хозяин.

Беспокоился писатель и за судьбу своей петроградской квартиры в эмиграции. Актрису Марию Марадудину, оставшуюся в России, он просил наведаться на Троицкую, по возможности собрать все его книги и выслать ему. Марадудина выполнила просьбу и писала Аверченко, что квартира его как прежде, однако пусто и сыро; всю обстановку вывезла к себе горничная Надя, которая вышла замуж и живет теперь в Поварском переулке. Никаких книг нет: за исключением одного комплекта — „Сатирикона“, вся остальная библиотека погибла.

Двор Толстовского дома

Горничная Надя поступила очень правильно, забрав обстановку. 19 ноября 1921 года в Советской России был принят декрет о конфискации и переходе в собственность РСФСР всего движимого имущества граждан, „бежавших за пределы республики или скрывавшихся до настоящего времени“… О том, что происходило после принятия этого декрета в квартире Аверченко, мы знаем благодаря историографу Толстовского дома Марине Колотило. Подъезд, в котором жил писатель, с 1921 года начали заселять транспортными рабочими и сотрудниками ЧК. Через этаж от бывшей квартиры писателя поселили секретаря ЧК Надежду Ивушину, которая непосредственно участвовала в выселении из дома „бывших“. Все вещи из квартир выселяемых, а также бежавших жильцов, были сложены огромной кучей в сквере со стороны Щербакова переулка прямо под открытым небом. Каждый желающий мог выбрать и забрать все, что ему понравится…» [662].