Ультиматум Борна

Он нашел памятник, но Мари там не было. Взглянул на часы – прошло уже почти сорок пять минут с момента, когда он закончил разговор с Бернардином. Как и люди из его воспоминаний, он побежал вниз по лестнице. К телефону.

– Отправляйтесь в «Банк Норманди» и попросите мсье Табури. Он уже знает, что мсье Симон собирается перевести около семи миллионов франков с Каймановых островов, и его личность по голосу должен подтвердить его персональный банкир на островах. Мсье Табури будет счастлив предоставить вам для этого свой телефон, но, поверьте мне, в свои комиссионные он включит и стоимость международного звонка.

– Спасибо, Франсуа.

– Где вы сейчас?

– В Трокадеро. Это сумасшествие. У меня были самые необычные чувства, словно какие-то вибрации, но ее здесь нет. Наверное, дело в том, что здесь когда-то произошло. Черт, меня же здесь чуть не подстрелили.

– Поезжайте в банк.

Борн так и сделал, и через тридцать пять минут после того, как он позвонил на Каймановы острова, непрестанно улыбающийся мсье Табури с желтовато-коричневой кожей подтвердил, что деньги переведены. Джейсон попросил обналичить 750 000 франков самыми крупными банкнотами. Они были принесены ему, а подобострастно скалящийся банкир отвел его в сторонку, прочь от стола – что выглядело довольно нелепо, потому что в помещении и так больше никого не было, – и, когда они подошли к окну, полушепотом заговорил:

– Сейчас в Бейруте есть очень выгодные предложения в сфере недвижимости – поверьте мне, я это знаю. Я специалист по Среднему Востоку, и эти дурацкие конфликты скоро сойдут на нет. Mon Dieu, там просто никого не останется в живых! А потом все возродится, словно средиземноморский Париж. Поместья за половину стоимости, отели по бросовым ценам!

– Звучит заманчиво. Я буду на связи.

Борн с такой поспешностью покинул «Банк Норманди», словно в нем находился рассадник смертельных заболеваний. Он вернулся в «Пон-Рояль» и вновь попытался дозвониться Алексу Конклину в Соединенные Штаты. В Вене, штат Виргиния, уж был час пополудни, но все, что услышал Борн, был автоответчик, просивший голосом Алекса оставить сообщение. По некоторым причинам Джейсон решил этого не делать.

И вот он уже в Аржентоле, поднимается по лестнице из метро, а потом осторожно идет по грязным улицам в сторону «Сердца солдата». Ему дали четкие указания. Он не должен был выглядеть, как прошлой ночью, никакой хромоты, никакого армейского тряпья, чтобы никто из бывших вчера в кафе не смог его узнать. Он должен превратиться в обыкновенного работягу, дойти до ворот закрытой фабрики, закурить сигарету и прислониться к стене. Это должно произойти между 12.30 и часом ночи. Не раньше и не позже.

Когда он спросил посланцев Санчеса – после того, как вручил им несколько сотен франков за беспокойство, – с чем связаны такие предосторожности, наиболее разговорчивый из них пояснил, что «Санчес никогда не покидает „Сердце солдата“.»

– Но он покинул его прошлой ночью.

– Только на несколько минут, – возразил разговорчивый посланец.

– Понимаю, – кивнул Борн, хотя ничего не понял, он мог только догадываться. Не был ли Санчес своего рода пленником Шакала, обреченным дни и ночи проводить в этом неприглядном кафе? Это был интересный вопрос, особенно учитывая размеры и недюжинную силу управляющего, подкрепленную далеко не средним интеллектом.

Было 12.37, когда Джейсон, одетый в голубые джинсы, кепку и темный запачканный свитер с V-образным вырезом, дошел до ворот фабрики. Он вытащил пачку сигарет «Галуаз», прислонился спиной к стене и зажег одну сигарету спичкой, которую не сразу потушил. Его мысли вернулись к загадочному Санчесу, главному связному армии Карлоса, наиболее доверенному лицу Шакала, человеку, чей французский мог бы принадлежать воспитаннику Сорбонны, если бы он не был латиноамериканцем. Выходцем из Венесуэлы, если Борна не обманывали его инстинкты. Очень интересно. И Санчес хотел встретиться с ним с «миром в сердце». «Браво, amigo», – подумал Джейсон. Санчес задал напуганному послу в Лондоне такой провокационный вопрос, по сравнению с которым политические выборы могли бы показаться невинным занятием. Аткинсону ничего другого не оставалось, как категорически, если не панически, настаивать на том, что любые указания «Снейк Леди» должны быть выполнены. Сила «Снейк Леди» была единственной защитой посла, его последней надеждой.