Умеющая слушать

Анна долго стояла у телефона, устремив невидящий взгляд на сугроб за окном; ее вдруг захлестнула глубокая печаль. Как грустно бывает, когда безмерно восхищался человеком, а встречал его и встречаешь крайне редко, и поверял ему то, что следовало бы сохранить в тайне. С одной только Сильвией Анна говорила о своей работе начистоту, хвастливо и притом с трезвой беспощадностью, и за долгие годы в памяти у Сильвии накопился толстый, плотно сбитый пласт опрометчивых признаний.

Напрасно я звонила, подумала Анна. Но она единственная, кто меня знает.

15

Проруби у Хюсхольмова Эмиля были в двух-трех сотнях метров от сараев и мастерских, и сети свои он осматривал либо вместе с женой, либо с Матсом. Выбирал сеть он сам, спутник же его только травил линек. Улов бывал небогатый – одна-две трески на домашние нужды. Как-то раз он опять пригласил с собой Матса; мороз отпустил, шел мокрый снег с дождем. Эмиль сколол ночной лед по краям проруби, Матс вычерпал осколки, и вода наконец стала чистой.

– Та-ак, – сказал Эмиль, – сейчас тебя ждет маленький сюрприз. Принимай сеть, а я займусь линьком. Да не дрейфь ты, парень, управишься!

Мальчишка вроде бы не понял, и Эмиль продолжил:

– Ну, давай. Можешь наконец-то вытянуть сеть. Приятно небось, что тебе этакое дело доверяют, а?

Обида медленно, но верно, точно острая игла, пробила Матсово благодушие. Эмиль меж тем размашистым шагом направился к своему краю сети и совсем почти исчез за стеною дождя и снега. Но вот он появился снова и, став поудобнее, приготовился травить линь, а после нескольких минут тщетного ожидания воскликнул:

– Да ты что, заснул, что ли?! Сеть и то выбрать не можешь!

И тут Матс вскипел – такое случалось с ним редко, кроме Катри, никто знать не знал, что мальчишка способен разозлиться. Схватившись за подбору, он ощутил живую тяжесть сети и замер, а злость тем временем все нарастала.

– Ну! – гаркнул Эмиль, его тоже злость взяла. – Давай! Или ты вконец рехнулся?

Матс вынул ножик, с размаху хватил по подборе – и сеть ушла под лед, а он повернулся и зашагал к берегу, минуя сараи и лодочную мастерскую, выбрался на дорогу, взошел на косогор и скрылся за «Кроликом», в ельнике. Снег подтаял, поэтому малый на каждом шагу проваливался по колено, сапоги поминутно застревали в сугробе, и Матс вытаскивал ногу в одном носке. Он чертыхнулся и с силой вбил нож в какое-то дерево – да так и бросил там.

В прихожей Матсу встретилась Анна, он на миг задержался и склонил голову в привычном почтительном поклоне. Анна ответила тем же, а когда он двинулся дальше, вскользь обронила, что из города привезли новые книги.

Долго не утихали в деревне пересуды насчет срезанной сети.

– Малый-то с приветом, – говорил Хюсхольмов Эмиль. – Добрый, но с приветом, тут все ясней ясного. Я ему дал сети выбирать, ребятам ведь занятно, когда рыба идет, а он знай стоит себе сложа руки, ну, я, понятное дело, маленько осерчал да и прикрикнул, вот и все.

– Как это вам не боязно пускать его в мастерскую, – заметила фру Сундблом, а лавочник ввернул, что, мол, не ровен час этот верзила лодки в щепу изрубит, дурная кровь у малого, ох дурная, и никуда от этого не денешься, как ни верти.

– Вы бы придержали языки-то, – сказал Эдвард Лильеберг. – Будь его воля, Матс бы с этих самых лодок пылинки сдувал, вон ведь как дрожит над ними, и делает он все честь по чести, хоть и канителится. Но поручить ему можно любую мелкую работу. А сейчас, может, пивка мне нальете?

– Что ни говори, – опять вскинулась фру Сундблом, – а уродились они оба в этого… в папашу своего… Мое дело сторона, да только в один прекрасный день… В общем, я бы на вашем месте еще подумала, пускать ли его в мастерскую!

– Пускал и буду пускать, – отрубил Лильеберг. – Я за малого ручаюсь. И за его сестру тоже. С ней, понятно, не всегда легко, зато она сызмальства братишку растит, храбрая девушка и не из обманщиков. Что вам не по нраву-то?

– Да уж этой особе пальца в рот не клади, – сказала фру Сундблом. – Во всяком случае, делишки свои они обстряпали. У Эмелинши денег тьма-тьмущая.

– Уймись ты, старая перечница! – сгоряча вырвалось у Эдварда Лильеберга, и тотчас брат предостерегающе взял его за плечо, а Сундбломша пулей вылетела из-за стола, даже чашку с кофе опрокинула.

– Сами видите, – заметил Эдвард Лильеберг, – в сердцах любой может дров наломать. И все равно этак лучше, чем злобствовать втихомолку. И вот что я вам скажу, а вы извольте уж передать другим: Клинги – люди честные, и ежели они что-нибудь делают, то причин для этого куда больше, чем мы с вами думаем.

И он вышел из лавки.

16

– Фрёкен Клинг, с вашей стороны очень любезно распечатывать мою почту. Но у меня есть маленькая причуда, на ваш взгляд, может, и ребячливая: я люблю вскрывать письма сама. Равно как и разрезать новые книги или чистить мандарины. В противном случае все, конечно, уже не то.

Катри смотрела на Анну нахмурясь, так что брови стали похожи на сросшиеся крылья.

– Понятно, – сказала она. – Только ведь я вскрываю их, просто чтобы узнать, какие можно выкинуть.

– Но, дорогая моя!..