Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Вскоре все расселись по местам, и кто-то выключил музыку. Народ встал в очередь к микрофону. Дядя Тревор и тетя Клаудия. Расселл. Питер. Они говорили о том, каким замечательным был мой отец, но я едва слышала их. Я сидела, скрестив на груди руки, в своеобразной защитной позе.

В заключение к микрофону подошла Нора, но не стала ничего говорить о папе, а просто подняла руку с конвертом.

– Грэхем оставил нам послание, завещав открыть этот конверт после его смерти. – Она улыбнулась. Ее всегдашняя бледность исчезла; на щеках проявился румянец, видимо, скрывший и красные круги под глазами. Из памяти всплыл вопрос Стейси: «Не думаешь ли ты, что твоя мама слегка похожа на Грейс Келли?»

– Грэхему не хотелось, чтобы мы долго горевали, – сказала Нора, – поэтому на этом конверте сказано, что мы должны поставить песню Кенни Логгинса «Свободные». – Она вскрыла конверт и достала оттуда лист бумаги. – А во вложенной записке он предлагает нам исполнить «ролевой танец».

У меня перехватило дыхание. Все засмеялись. Все, кроме меня. Я заметила, как Дженет, покачав головой, сказала Викингу: «Типичный Грэхем».

Я вцепилась руками в сиденье стула. Значит, он понимал, что делал, когда попросил меня напечатать эти слова еще задолго до книжного тура. И я невольно стала участницей этой жуткой шарады. Неужели он сам попросил Нору дать ему эти таблетки? Чувствуя себя обманутой, я вдруг жутко разозлилась и на Нору, и на отца.

– Итак, дорогие друзья и родственники, – сказала Нора, взмахнув конвертом, – давайте дадим ему возможность гордиться нами.

Кто-то опять включил стереомагнитофон, и из динамиков полилась песня «Свободные». Люди послушно встали и, сдвинув стулья к стенам павильона, начали танцевать. Поначалу у них получалось неловко, и я поняла, что никто из них не чувствует этого танца. Но, как мой отец, вероятнее всего, и предвидел, попытки сделали свое дело, и вскоре уже все начали безудержно раскованный танец, свободно размахивая руками, а над павильоном взлетали к небесам взрывы смеха. Может, за этим смехом скрывались слезы; не знаю. Я не стала задерживаться, чтобы выяснить это. Вскочив со стула, я спрыгнула с помоста и побежала по лужайке в сторону дома, заткнув уши руками. Миновав дом бабули, я выбежала с ее круговой подъездной дорожки на кольцевую дорогу и продолжала бежать, бежать, бежать, удаляясь от всех, кого я знала – всех, кого любила, – пока не обрела уверенность в том, что мы разделены навсегда.

56

Сан-Диего

– Неужели ты все еще веришь, что твой отец попросил Нору… помочь ему завершить жизнь? – спросил меня Эйден, тактично воспользовавшись эвфемизмом.

Когда я начала рассказывать ему о Моррисон-ридже, мы сидели в гостиной на диване. Хотя на каком-то этапе, когда мне понадобились его утешительные объятия, мы перебрались в нашу кровать.

– Да, – ответила я. – По крайней мере, так я и думаю. На мой взгляд, они с Норой уже все спланировали, когда он попросил меня распечатать листок с «ролевым танцем». И все-таки это убийство, за которое ей придется ответить, если я сдам ее полиции. Разумеется, если удастся убедить хоть кого-нибудь поверить мне.

– И ты действительно хотела бы сделать это?

– Ну, скорее нет. Мне… – Глаза защипало. – С кем бы я ни заговаривала об этом – с Амалией, или с Расселлом, или с моей тетей Клаудией, – все только возмущались и сердились на меня. Они жалели Нору и считали, что я лишь жестоко усугубляю ее горе. Я понимала, что все возненавидят меня, если я сдам ее полиции. И к тому же…

– К тому же?

– Подозреваю, что в глубине души я по-прежнему люблю ее.

– Естественно, – откликнулся он. – Она же тебя вырастила.

Я прижалась лбом к его плечу, обхватив рукой его талию.

– Но вот что я никак не уразумею, – мягким, слегка неуверенным тоном произнес он, массируя мне шею. – Насколько я знаю, ты полагаешь, что люди имеют право умереть. То есть мы с тобой обсуждали этот вопрос и пришли к согласию, верно?

– Да, – подтвердила я. – Но мы не имеем права убивать.

– Вообще-то мне представляется, что у твоего отца не оставалось иного выбора, кроме как убедить кого-то помочь ему.

– Да, понимаю, но… – вздохнув, признала я. – Может, если бы она рассказала мне всю правду, я смогла бы менее болезненно пережить это.

– Вряд ли, если судить по тому, что ты рассказала мне, – возразил Эйден. – Ты обожала своего отца, а к Норе питала сложные чувства. И тебе было всего четырнадцать лет. Сомневаюсь, что хоть какие-то ее слова или действия могли облегчить тебе жизнь.

– Да, понимаю, – повторила я.

– А как ты думаешь, знала ли правду Амалия? Или ваш помощник? Расселл?

– Мне кажется, им так сильно хотелось верить в то, что он умер естественной смертью, что, когда я начинала говорить им о пенале с таблетками, они просто отмахивались от меня, – сказала я. – Однажды я пыталась поговорить об этом и с Дэни. Она уже пошла в выпускной класс, когда я поступила в ту же школу-интернат, и она взяла меня под свое крыло. Но она отказалась мне поверить. Заявила, что это звучит безумно и что она перестанет общаться со мной, если я буду продолжать говорить такие жуткие глупости.