Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Через пару часов я впервые с моих восемнадцати лет въехала на улицы Эшвилла. Я слышала, что за двадцать лет моего отсутствия этот город разительно переменился, и быстро поняла справедливость этих слухов. Когда-то сонный городок исполнился кипучей жизни, и я увлеченно приобщалась к ней, медленно проезжая по улицам, стараясь, по возможности, отдалить прибытие в дом Амалии и Расселла. У меня имелся их адрес, но я навестила ее только один раз, перед отъездом из Моррисон-риджа, и из воспоминаний о том визите у меня остался только собственный гнев. Амалия так и не согласилась с моей точкой зрения о том, что Нора убила моего отца. И хотя Нора никак не помешала тому, что Амалию выгнали из Моррисон-риджа, Амалия продолжала защищать ее. Я не могла понять Амалию. И до сих пор не понимала.

* * *

Небольшой коттедж в ремесленном стиле [37] находился на обсаженной деревьями улице неподалеку от делового района Эшвилла, после долгого отсутствия он показался мне совершенно незнакомым. Остановив машину, я проверила в телефоне адрес. Да, это то, что нужно. Но как же сильно он отличается от того модернистского стеклянного дома, в котором она жила. Интересно, была ли она здесь счастливой.

По круговой мощеной дорожке я подъехала к переднему крыльцу. Дверной звонок представлял собой подвешенный на веревке колокольчик. Так похоже на выбор Амалии, подумала я. Дернув за веревку, я поморщилась, услышав игривый перезвон. Настроение у меня было не веселое. Далеко не веселое.

У меня возникло ощущение, что в доме кто-то есть, хотя я не услышала шагов, не почувствовала никакой вибрации под ногами. Через минуту дверь открылась, и передо мной предстал Расселл. Коротко стриженные волосы, темнота кожи потускнела, покрывшись сероватым налетом, однако его кокер-спаниелевые глаза не утратили сердечной теплоты, и годы мало повлияли на его крепкое, атлетическое сложение. В своих джинсах и синей футболке с длинными рукавами он выглядел так, словно еще мог легко поднять моего отца с кресла-коляски.

– Молли, – произнес он, на его лице отразилось удивление.

У меня так перехватило горло, что я просто не могла вымолвить ни слова. По его лицу я прочла слишком много. Благодарность, что я все-таки пришла. Печаль, что я пришла слишком поздно. И что-то еще: не знаю, возможно, обвинение, или прощение, или просто глубокую печаль. Не уверена, таковы ли были его чувства, или я видела отражение своих собственных.

Он раскинул руки, и, к собственному удивлению, я бросилась в его объятия.

– Расселл, мне очень жаль, – пробурчала я.

– Заходи. – Посторонившись, он пропустил меня в дом.

Я вошла в небольшую гостиную, оформленную все в том же декоративном стиле «искусства и ремесла». Эта комната казалась полной противоположностью той залитой солнцем, застекленной гостиной Амалии в Моррисон-ридже. И тем не менее глубокие темные цвета резных деревянных деталей на мебели, наряду с многочисленными картинами на стенах, создавали в этой комнате душевную, притягательную атмосферу. Да, я могла представить себе Амалию в такой обстановке.

– Присаживайся, – предложил мне Расселл, подводя к массивному синему дивану, стоявшему возле одной из стен, и я погрузилась в его глубокие мягкие подушки. – Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он.

– Воды, – попросила я, чувствуя, что мне надо хоть за что-то держаться.

Он вышел из комнаты и, быстро вернувшись, передал мне бутылку холодной воды. Наблюдая за ним, я видела, как он сел в мягкое кресло напротив меня. Сделав глоток, я обвила руками бутылку, раздумывая, что же мне сказать. На ум пришла тема погоды. Возрождение Эшвилла. Очарование дома. Я уже открыла рот, но Расселл предупреждающе поднял руку, словно догадался о моих банальных находках и решил уберечь меня от них.

– Она говорила о тебе почти каждый день, – сказал он.

О боже.

– Мне очень жаль, – повторила я. – Но возмущенная и обиженная, я не…

– Она не заслужила твоего возмущения.

Я взглянула на сложенный из камня камин. И осознала, что по-прежнему чувствую все те же возмущение и обиду. Они опять начали терзать меня, поднимаясь из глубин памяти.

– Расселл, ты же знаешь, что Нора убила его, – заявила я. – Пусть даже из добрых побуждений, но она сделала это. Однако ты, и Амалия, и все остальные заставляли меня чувствовать себя безумной из-за того, что такая мысль просто пришла мне в голову. Как же я могла не испытывать возмущения и обиды.

Он явно хотел что-то сказать, но я быстро продолжила:

– Прошу, не говори мне о «естественных причинах», – предупредила я. – Я знаю, что она украдкой приносила с работы лекарства. Может, всем вам хотелось верить, что он умер от естественных причин, но вам не хотелось признавать очевидного. Или вы думали, что он сам хотел умереть, и эта цель оправдывала средства. Не знаю, что именно думали все вы. Знаю только, что случившееся было несправедливо.

Расселл устремил взгляд на паркетный пол, и никто из нас не пытался нарушить молчание.

Хотя после короткой паузы он вновь посмотрел на меня и спросил:

– Ты вообще хоть раз связывалась с Норой?