Умершие в мире живых. Европейские исследования

При этом душам оставляется пища. Если patruneddi благоволят жильцам, они являются им, становятся видимыми и могут помогать по хозяйству, требуя взамен соблюдения принципа секретности в их отношении. Если же дружба не задалась и «хозяева» начинают вредить (приносят неудачу, рассыпают муку, перец, провоцируют бытовые проблемы), их буквально выкуривают из дома, поджигая навоз, щетину, кору пробкового дерева или постоянно пережаривая рыбу или, точнее, рыбью требуху (что, очевидно, является рецепцией из оккультных обережных практик евреев, живших в Сицилии, поскольку воспроизводит ритуал изгнания демона Асмодея) (Guggino 1978: 53).

Еще одной разновидностью почитаемых или, по крайней мере, задабриваемых умертвий были donni di fora (сиц

. «чужие» или «далекие женщины») – души скончавшихся женщин, которых порой ошибочно считают феями и даже ведьмами (Sales Pandolfini 2020). Их отличает способность посягать на детей, похищать их, или даже подбрасывать взамен подменышей, но не в меньшей мере они опасны и для взрослых, поскольку могут украсть душу. Чтобы предвосхитить их действия или нейтрализовать исходящую от них опасность, до сих пор читаются определенные заговоры, чужим женщинам оставляют дары, пищевые и вещевые подношения, более того, их не только задабривают, но и чтят. Поскольку donni di fora, летающие над всем островом, имеют вполне конкретный адрес места сбора – площадь Sette fate (Семи фей) в древнем народном квартале Ballarò в Палермо, где они встречаются в полночь, – и по сей день вечерами люди оставляют на площади букеты цветов и трав, различного рода дары. Также в Сицилии стараются не причинять вред котам, гекконам, паукам, змеям, скорпионам, поскольку они могут быть инкарнацией умертвий, способных принимать обличье животных (Guggino 1978: 73, Pitrè 1978, II: 152–160).

Танатофилия

Сохранение особого отношения сицилийцев к смерти, факты существования своеобразной танатофилии жителей острова, а также сохранение разветвленного культа предков в течение ХХ в., даже его второй половины, неоднократно отмечали как классики итальянской школы культурной антропологии, писавшие о юге Италии – Л. М. Ломбарди Сатриани (Lombardi Satriani, Meligrana 1996), Э. Де Мартино (De Martino 2008), В. Лантернари (Lanternari

1994; Lanternari, Ciminelli 1998), так и исследователи островной культуры (Aglianò 1996: 117; Billitteri 2003b: 148; Martini

2005: 48–51). Так, культуролог М. Кроче говорит о «влюбленности сицилийцев в смерть», о «фатализме и исторически сложившейся в Сицилии фамильярности в отношениях со смертью» (Croce 2004: 79, 81), что заставляет вспомнить слова мексиканского антрополога К. Ломница, подчеркивающего, что «веселая фамильярность по отношению к смерти стала краеугольным камнем национальной самобытности Мексики» (Lomnitz 2008: 42).

Необходимо отметить, что параллель между спецификой взаимоотношений сицилийцев со смертью и отношения к ней в народной культуре Мексики проводится многими антропологами. В частности, авторы исследований смерти в Сицилии как культурного феномена, равно как и работ, посвященных локальной психологии и национальному характеру сицилийцев, часто апеллируют к знаменитым словам мексиканского поэта Октавио Паса:

Для жителей Нью-Йорка, Парижа или Лондона «смерть» – слово, которое никогда не произносится, поскольку оно обжигает губы. Мексиканец же, вместо того чтобы бояться смерти, ищет ее общества, дразнит ее, ласкает ее, спит с ней, празднует ее, это его любимая игрушка и самая верная любовь. Конечно, в его отношении к смерти столько же страха, как и в отношении к ней других; но он, по крайней мере, не прячется от нее, ни скрывает ее самое; оказавшись лицом к лицу с ней, он созерцает ее со смирением, презрением или иронией (Paz 1959: 19), —