Умершие в мире живых. Европейские исследования

Расшифровывая это понятие, вспомним, что уступки и компромиссы, на которые католичество было вынуждено пойти в своих «многовековых усилиях по евангелизации деревенского и городского простонародья», например, Средиземноморья или Латинской Америки, привели к абсорбции и ассимиляции церковью локального культурного наследия, языческих верований, символов и практик, обеспечивших взаимосвязь, сращивание «христианства и народной, крестьянской культуры» (Буттитта 2019: 151). Этот же синтез обусловил консервацию традиционности, выживание «архаических языческих и полуязыческих культов и обрядовых практик», а в конечном итоге – оформление особых синкретических верований (Niola 2009: 101), получивших название народного христианства (народного католичества). Сам этот термин официально распространен как в религиозной (католической) традиции и среде – им оперируют понтифики, например Иоанн Павел II и папа Франциск, священники в Италии (Basilio Randazzo 1985: 170–174) и в Латинской Америке (

Gutiérrez 1972; Scatena 2008), – так и в светском научном дискурсе. Главная отличительная черта этого направления (а народное католичество рассматривается церковью именно как «внутрикатолическое» направление – ср.: Sabatelli, Zuppa 2004: 136) – синкретизм, сплавляющий воедино элементы христианского канона, апокрифов и фольклорной традиции. Оно объединяет почерпнутые в каждом из этих источников космогонические, космологические, эсхатологические представления, свод моральных правил, важнейшими составляющими которого являются понятия добра и зла, греха и чуда, определяющие гармонию и равновесие мира, взаимоотношения Создателя со своими творениями, нормы человеческого общежития. Эти понятия и представления тесно связаны с народными календарем, демонологией и медициной, а также с культом предков, они могут основываться на нехристианских убеждениях и включать в себя соединение образов католических святых и нехристианских божеств (De Rosa

1981; Tagliaferri 2014; Marzano 2009). При этом приверженцы этих верований, как правило, считают себя «добрыми католиками», даже поклоняясь древним нехристианским божествам из языческого пантеона (Sobrero, Squillacciotti 1978: 90).

Тема народного католичества и его конкретных эмпирических проявлений затрагивалась на II Ватиканском соборе (1962–1965): принятая Собором конституция Sacrosanctum Concilium, или Конституция о Божественной Литургии, разрешила богослужение на национальных языках и допустила учет местных культурных обычаев и обрядов и их инкорпорацию в литургическую практику – разумеется, в пределах, оговоренных канонической доктриной, – после их тщательного анализа. Но фактически, по словам религиоведа А. Н. Террина, «народная религиозность» еще задолго до Собора «имела свое имя и свое место» (Terrin 1998: 57), сосуществуя во многих христианских регионах Южной Европы, в том числе, например, и в Италии, с каноническими формами веры и поклонения: «мы недалеко ушли от того явления, которое оформилось еще в Средние века» (Terrin 1993: 19), и было в деталях описано У. Эко, Ж. Ле Гоффом, А. Гуревичем и другими медиевистами. Можно сказать, что народное католичество в его сицилийской версии предстает как «своего рода религиозный и культурный палимпсест» (Alajmo 2004), сплав древних культов и обрядов, присущих земледельческим обществам, античных религиозных воззрений, обширных реликтов палеохристианства, католического канона и языческих парахристианских верований, в котором «литургические составляющие детерминируют внешний облик культурного события, тогда как народный и паралитургический компоненты составляют его суть» (Croce

2004: 124). Сильнейшие позиции народных элементов в верованиях, обрядовости, ритуальности и культуре Сицилии не в последнюю очередь обуславливаются и таким историческим феноменом ментальности сицилийцев, как ярко выраженный антиклерикализм, отмечавшийся многочисленными исследователями островной культуры (Basilio Randazzo 1985: 140; Lo Jacono 1990: 21; Alvarez Garcia 1997: 12–13).