Умид. Сын литейщика

— В теплые страны. В Индию… А потом кто-то из них непременно вернется в свое гнездо. Непременно вернется. Тогда приеду и я. Как только ты увидишь на гнездышке белого аиста, так жди. Хорошо?

— Хорошо, папа, — кивнула девочка.

Отец опустил ее на землю. Прощаясь с женой, он сказал:

— Не горюй. Вон сколько соседей у нас, в случае чего не оставят в беде, помогут…

И пошел отец широкими шагами со двора, не оглядываясь.

Субхия вспомнила это, поднялась с порожка калитки и отошла в сторонку, чтобы виден был купол далекой мечети. Аист все так же стоял в гнезде, будто ни разу не пошевелился с самого утра. Возвращение паны связано с этим аистом, и Субхия не выпускала теперь его из виду…

Начались тяжелые дни. Мать Субхии повесила на калитку замок и, взяв дочку за руку, отправилась в Чимкент, к родственникам. Она хотела повидать своих близких и заодно запастись кое-какими продуктами. Но в те дни уже кругом люди жили, точно отмеривая то, что у них есть, экономя каждое зернышко крупы, кое-как сводя концы с концами. В городе люди с утра до вечера были на заводе, на фабрике, в учреждениях; колхозники от темна до темна работали в поле. Работы было много, а еды мало.

Мать Субхии жила у родственников дней десять и вернулась, привезя с собой немножко мяса и зерна. Но вскоре она заболела и слегла. Врачи настаивали, чтобы она легла в больницу, но женщина отказывалась, потому что не с кем было оставить дочку.

В один из тех дней зашла к ней Мадина-хола. Недавно пышущая здоровьем женщина недвижно лежала на кровати. Около нее на табуретке стояла пиалушка с водой и лежал черствый кусок джугаровой лепешки. Женщина прослезилась, тронутая вниманием Мадины-хола. Ей было трудно говорить. Она попросила, если уж ее увезут в больницу, присмотреть за девочкой, сообщить родственникам в Чимкент. И в глазах ее было столько мольбы, что Мадина-хола едва сдержала слезы. Сбегав домой, она принесла больной горячего супа. Но та не желала ничего брать в рот. Мадина-хола заспешила в поликлинику, чтобы вызвать врача. Выйдя из калитки, встретила Мазлумахон и Пистяхон, возвращающихся откуда-то с узелками под мышками. Отругала их хорошенько за то, что, живя по соседству, они не проявили никакой жалости к одинокой женщине с ребенком, ни разу ее не навестили.

Врач сказал, что у больной тиф. Ее тотчас увезли в больницу. Через неделю она умерла…

Субхия, когда ее мама еще была дома и лежала с температурой, то и дело выбегала на улицу и глядела вдаль, на купол медресе Кукалдаш. Смотрела, не прилетел ли белый аист. Если бы прилетел аист и сел на купол, то появился бы и папа. И уж конечно маму обязательно вылечил бы. Но аист не прилетал, отец не возвращался…

Мадина-хола привела Субхию к себе. Она переночевала, а утром убежала к себе. Мадина-хола вновь пошла за ней, сказала:

— Ты, миленькая, живи у нас, пока за тобой приедут из Чимкента родственники.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Из вашего двора не видно купола во-он того медресе, — сказала она. — А от нас его хорошо видно…

— Зачем тебе этот купол?

— Когда на него сядет белый аист, вернется мой папа.

Мадина-хола возвратилась домой, пытаясь понять смысл ее слов. А вечером велела Арслану отнести девочке поесть.

Субхия считала Мадину-хола и Арслана самыми близкими в махалле людьми. Днем частенько прибегала к ним. А Арслан, встречая ее, всякий раз старался приободрить ее ласковым словом, приносил ей сладости.

Она часто бегала на соседнюю улицу, где жила ее подружка. Они вместе играли. Но мать той девочки запретила дочке водиться с Субхией, сказав, что она грязная и заразная. Субхия, давясь слезами, рассказала об этом Мадине-хола. Ох, да что ж это она? Конечно, давно пора девочку выкупать и постирать ей платьице. Вечером Мадина-хола выкупала ее. Уложив спать, постирала одежонку и хорошенько выгладила по швам, где могла прятаться всякая нечисть. А утром Субхия опять убежала к себе.

Однажды проголодавшаяся Субхия почувствовала вкусный запах. Долго стояла у калитки, откуда он доносился. Не выдержала и зашла во двор Мусавата Кари. В, это время сам Кари, его жена Мазлумахон и дочка Пистяхон и еще несколько незнакомых ей женщин сидели на айване и ели из большого блюда плов.

Заметив остановившуюся посреди двора девочку, Мазлумахон сунула ей в руку лепешку и выпроводила за калитку.

А Субхия, придя к себе, подумала: «Какая добрая тетенька, такой большой кусок лепешки дала… А муж у нее злой, у него глаза недобрые…»

Случилось так, что Арслана послали на сборы в военный лагерь за Чирчиком, у подножья Чаткальских гор. А у Саодат, старшей дочери Мадины-хола, заболел сынишка, и та попросила мать пожить у нее несколько дней, пока ребенок выздоровеет.