Умопомрачение

– Там были все материалы дела. Я не успел их в базу скинуть. Спешил очень. Меня внизу, в машине, шеф ждал. Сегодня хотел, готовил буйвола к сдаче. Ты соображаешь, что там, в ноутбуке три месяца моей работы? Что я скажу начальству? Завтра на совещании с меня снимут стружку, а послезавтра, может быть, и погоны. И всё ты, ты! Не-на-ви-жу тебя, – произнёс он тихо и раздельно. – Ненавижу с первого дня. Нос твой длинный ненавижу, запах, походку, голос. Всё в тебе ненавижу. Убил бы, если б мне ничего за это не было.

Денис тяжело дышал. Видно было, что гнев переполняет его до краёв.

– Так давай разведёмся, – опустив голову, пробубнила Вера.

– У тебя, сука, на всё один ответ, – Денис глянул на неё с отвращением и отошёл.

Вера молчала. Она чувствовала себя виноватой.

– Ну, давай! Давай! Я готов! Хоть завтра! – начал он на повышенных тонах. – Собирай свои шмотки и вали к себе в Балашиху!

– Можно разменяться, – пожала плечами Вера.

– Разменяться?! А вот это видела?! – визгливо засмеялся Денис и показал ей средний палец. – Не для того я получал эту квартиру, чтоб теперь разменивать!

Он замер, словно собираясь с мыслями, и вдруг набросился на Веру с кулаками. Он бил её куда попало. Вера только успевала уворачиваться от ударов. Денис совсем не умел драться. Он держал её за волосы и бил кулаком по груди и в живот. Он был красным от злости. Слюна капала с его нижней губы. Потом он повалил её на пол, насел на неё и продолжал мутузить, как мутузят друг друга мальчишки в школе. Остановился только, когда увидел, что на лице и на теле жены слишком много следов от побоев. Это было ему ни к чему. Если завтра его супруга заявится на работу с «фонарями» и ссадинами, ему не избежать неприятностей. Притащит справки, накатает на него «телегу». Начнут разбираться, в два счёта докажут, что Севастьянову избил муж. Тогда уж ему не отвертеться, а и отвертится, не отмыться. Это пятнышко на его репутации останется до самой пенсии.

– Всё из-за тебя, тварь! – подытожил Денис, вставая на ноги. – Из-за тебя все мои проблемы.

Говоря это, он имел в виду не только стёртые файлы, но и возможно подмоченную репутацию. После этих слов, Денис ушёл к себе за стенку, а Вера поднялась с пола, умылась, собрала чемодан с личными вещами и уехала на дачу. Она решила, что пока поживёт там. На даче не было отопления, только электрообогреватель. Но было лето. Она решила, что в Матвеевское не вернётся. До холодов оформит развод с Денисом, а потом как-нибудь решит квартирный вопрос. В конце концов, она могла бы поменяться местами с матерью Дениса. У Леокадии Львовны была комната на старом Арбате. В малонаселённой коммуналке. Комната приличная, двадцать два метра, высокий потолок. Шикарный центр, из соседей всего две старушки. Но у Веры было сомнение, что капризная, привередливая Леокадия Львовна согласится на такой вариант. Она вспомнила вечно недовольное лицо свекрови, её букли, крашеные в цвет осенней листвы, натрющенные губы, согнутую спину, поясницу, обвязанную пуховым платком, шишки на ногах и безаппеляционный тон, присущий старым москвичкам. «Нет, не согласится, – подумала Вера, приложившись раздутой щекой к холодному зеркалу машины. – Комнатушка-то с перспективой. За неё ни сегодня-завтра квартиру дадут…»

Было около двенадцати. Вера поехала через центр. По кольцевой вышло бы короче. Но дорога, окружавшая Москву, была забита фурами и днём и ночью. А город вечером был свободен. Но небеса, нависшие над ним, были густы и черны, и дождь шёл, не переставая. Ровно в полночь позвонила Костя. Услышав родной голосок, Вера едва не расплакалась. Она объяснила, что планы меняются. Сказала, что временно переезжает на дачу, и пригласила Костю пожить у неё. Через полчаса подобрала её на Комсомольской площади, и они двинули в Берёзки.

– Значит, ты меня обманула? Ночуешь по-прежнему на Каланчёвке? – мягко журила Севастьянова девушку. Она крепко держала руль и смотрела вперёд на дорогу. А Костя тем временем, повернувшись к ней всем корпусом, гладила и целовала ссадинки и припухлости на щеках, висках, на носу возлюбленной. – А говорила, что устроилась дворником в Бибирево, что живёшь в общежитии?

– Я не обманывала, – Костя с нежностью посмотрела на Веру. – Просто меня три дня не было. Они меня взяли и уволили. Пришла, а на моём месте японец спит. (Костя всех азиатов называла «японцами»). Белому человеку в Москве дворником не устроиться. Так я опять на «бану» оказалась. Хорошо ты позвонила, а то бы пришлось под вагоном ночевать, – она пригладила взъерошенные волосы Веры. От прикосновения Костиных пальчиков, Севастьяновой стало легко, всё дурное забылось, и голова болеть перестала.