Unknown

Первый раз это омовение дало мне призрачную надежду… дало мне ощущение, что что-то изменилось, но я ошибалась. Чем нежнее ласкает до, тем жестче будет драть после. Потом я поняла, зачем он это делает… Нет, он не ласкает меня, не хочет дарить мне удовольствие, все до банального отвратительнее – он доказывает себе и мне, что я грязная шармутка. Которая течет от его ласк и кончает от них, как бы мерзко он со мной не обходился. Доказывает мне, что я шлюха, которая могла трахаться с кем угодно и получать удовольствие. И тогда мне уже хотелось выдрать ему глаза или сдохнуть до того, как мое тело отзовется на очередное прикосновение. Ненавидела я теперь только себя… это со мной что-то не так. Это я не такая. Я жалкое существо, которое продолжает желать своего палача, несмотря ни на что.

Тяжело дыша, дергая связанными руками, я смотрела, как темные, почти черные пальцы Аднана растирают мыло по моей белой коже. Как скользят и ласкают ее, как нарочито медленно обводит ореолу соска и играет с самим кончиком, чтобы заставить тело покрыться мурашками. Обводит мой шрам вокруг, рисует его пальцем заново… а мне хочется закричать, что он мне его не на теле, а в сердце оставил. И там его только я чувствую, и болит он невыносимо.

Но ему плевать, и его наглые руки, изучившие мое тело, начинают на нем адскую пляску. Он не забывает ни один миллиметр, ни один кусочек, который отзовется на прикосновения. Запомнил все. Изучил лучше меня самой.

И в эти мгновения я и начинаю себя презирать изо всех сил, бороться со своей реакцией и… проигрывать. Ощущать себя голодной самкой, развратной девкой, достойной всяческих унижений. Потому что я должна его ненавидеть, испытывать отвращение к его рукам и губам, должна… как раньше. Я призываю на помощь всю силу своей памяти, призываю былую ярость и равнодушие… Но все изменилось. Он вывернул мою душу, он заставил меня полюбить его, заставил каждую клеточку моей души пропитаться им. Мой первый мужчина, мой любовник, мой спаситель, отец моих детей и мой самый жуткий палач. Его так много… а я одна и так бессильна перед многоликостью своей любви к нему, что мне остается только плакать, признавая свое ничтожество.

Но в минуты, когда его руки мнут, дразнят, ласкают, сводят с ума, я совершенно не помню ни себя и ни одной своей мысли. Глотаю собственные крики и стоны, непокорная, вечно пытающаяся сбросить с себя наваждение и иногда доведенная до исступления и согласная на все, только бы эти проклятые пальцы не останавливались, когда меня всю уже трясет на грани отвратительно-острого оргазма. И я хочу, чтоб его руки продолжали проникать в мое тело, растирать пульсирующий клитор, сжимать соски, пока меня не подбрасывает, не скручивает в наслаждении, похожем на агонию. Аднан выбивал из меня это удовольствие любыми способами, если хотел его получить, чтобы потом хрипеть мне в ухо:

«Видишь, какая ты сука? Видишь, что можно с тобой делать?»

Проскальзывая в мое тело, извиваясь самой извращенной и утонченной лаской так, что я дергаюсь, пытаясь избежать точки невозврата, а потом рыдаю, если бросит, не дав сорваться… а он делал это часто, превращал в стонущее животное, чтобы оставить и ждать, глядя на меня с бешено раздувающимися ноздрями и широко открытым ртом, а потом вдалбливаться в мое тело и останавливаться снова. Бывало так и уходил… кончал на пол, глядя на мои мучения, и оставлял плакать навзрыд и орать ему вслед проклятия.

«Ты – шлюха. Моя вечно текущая сука, кончающая подо мной. Сегодня обойдешься без оргазма. Ты его недостойна».

Или наоборот изводил, пытал наслаждением, измучивал им до электрических судорог и боли в промежности, и каждом чувствительном месте на теле, затертом и заласканном им до ощущения обнаженного нерва.

«Никто не даст тебе того, что дам я… никто не любит тебя, тварь, так, как люблю я. И никто никогда не будет тебя так же люто ненавидеть. Ненавижу. Как же я тебя ненавижу за то, что ты мне всю душу изрезала… я любил тебя, я сдохнуть был готов ради тебя… а меня убили именно ты и он. Любишь его? Отвечай? Любишь?»

Я отрицательно качаю головой, но он этого не видит. Он не говорит со мной и мне. Он только с собой. В своей ярости и тоске.

И его голос сводит с ума, огненной паутиной обволакивает воспаленное им же сознание. Весь мир шатается и кренится в разные стороны. Пьяная от адского секса, растерзанная им, распятая под большим темным телом, смотрю ему в глаза и вижу, как сквозь ярость и ненависть проскальзывает отчаяние и боль. Я знаю, что ему больно… я эту боль чувствую каждой клеточкой своего тела, но он не дает мне исцелить его… и не даст никогда. В этом и есть наша необратимость.