Unknown

Вдалбливаясь по самые яйца, удерживать за волосы и смотреть, как искажается от каждого толчка ее лицо, наслаждаясь тем, что причиняет ей страдания, и в то же время корчась от этого осознания… что не так всегда хотел. Что хотел совсем другого. Судорог ее хотел, всхлипов и слез удовольствия.

Когда-то хотел. А сейчас он наслаждается слезами боли и унижения, которые катятся из-под повязки. Да, дрянь, это не любовь и не слияние двух любящих тел. Это его похоть и его личное удовольствие. Его личный голод и его месть, о которой он грезил долгими жаркими, как пекло, ночами, пока она ублажала его друга.

А теперь будет удовлетворять Кудрата. Будет его тряпкой, подстилкой и дыркой. Когда захочет, тогда и отымеет. И пусть ей не нравится. Плевать.

Сжал горло пальцами, другой рукой стискивая груди, сминая малиновые соски и не сбавляя адского темпа толчков. И кусать собственные губы от вида ее боли, которая пронизывает и его тело… потому что все еще больно, когда эта дрянь плачет, все еще невыносимо больно.

И на это плевать… пусть. Он привык к боли. Он будет трахать ее все равно. Именно этого и хотел. Он не пришел доставлять ей удовольствие.

Надавил на ее бедра, прижимая колени к постели и вдалбливаясь еще сильнее, так глубоко, что ее тело дрожит и бьется под ним. Она словно пытается его сбросить… уже поняла, что никакая здесь не любовь, поняла, что он с ней делает.

А его уже слепит приближающимся дьявольским удовольствием и обдает жаром ее агонии, ее понимания, что нет больше Аднана. Да, сука. Его больше нееет!

И ослепленный диким противоречием ненависти и огненной страсти к ней он ревет, сотрясаемый самым острым оргазмом в своей жизни, изливаясь в нее мощными струями горечи и отчаяния вперемешку с дичайшим удовольствием.

Он не помнил, когда так кончал в последний раз… но он помнил с кем. Только с ней. С этой отравленной ложью дрянью.

Содрогаясь в ней в последних спазмах наслаждения, содрал с лица повязку и посмотрел в залитые слезами темно-фиолетовые глаза.

– Ты больше не… мой Аднан… ты проклятый, – едва шевеля губами, – Кудрат.

Засмеялся ей в лицо, надсадно так, что закашлялся.

– Умница девочка, поняла, что от прежнего Аднана ничего не осталось. Ты его убила. Теперь только Кудрат. Ты проклянешь меня еще тысячи раз… – похлопал по щеке, – мне понравилось тебя трахать. Завтра получишь кусок пирога на завтрак и выйдешь на прогулку.

Закрыла глаза, стискивая челюсти.

– Добро пожаловать обратно в Долину смерти, Настя.

Глава 9

Он приходил каждую ночь. Или почти каждую. Я сбивалась со счета, сидя в этой проклятой клетке и теряя счет времени. Иногда мне хотелось, чтоб он меня убил. Чтобы пришел один раз, сдавил руками мое горло и не отпускал до последнего вздоха. Наверное, во мне должна была жить ненависть к нему, как раньше. Но ее не было… я не могла его ненавидеть. Я знала за что, я знала, что он совершенно обезумел от ревности и от одиночества… а еще я понимала, что Аднан играет в какую-то игру на стороне Асада. У меня было предостаточно времени на размышления, пока я сидела в своей клетке.

Отчаяние и мнимое предательство лучшего друга и мое, плен и жуткие раны лишили Аднана разума. Исчез тот человек, которого я успела узнать. Во всем расчетливый, умный и сильный. Сейчас им правил гнев и жажда мести, а еще и дикая ревность. И я обессилела от понимания, что мне никогда не победить ту ложь, которой его опутало, как прочной паутиной с шипами колючей проволоки. И от этого хотелось умереть… покончить с этой мукой.

Причинял ли он мне боль? Да, он причинял мне невыносимую душевную боль от понимания, насколько ненавидит меня. Насколько прочно в нем сидит эта лють, насколько она пропитала его тело, его душу, превратив в зверя. Да, он мучил мое тело, но еще сильнее он издевался над моей душой каждым этим насилием, каждым визитом… Я их ждала и боялась одновременно. Мне казалось, что он ненавидит меня сильнее не до того, как причинил боль. А после. Но я все еще надеялась, что однажды он выслушает меня и поверит мне… однажды он даст мне возможность заговорить, а не заткнет рот тряпкой или своей ладонью. Но этого не происходило. Аднан всегда молчал и мне не давал говорить.

Иногда он приходил днем, иногда рано утром. Всегда с отчуждением в глазах и больным, лихорадочным блеском, словно до безумия презирал себя и меня за каждый этот визит. А бывало… я начинала верить, что вот-вот что-то изменится. Особенно когда он не просто брал, а начинал ласкать мое тело. Мыть его вместо прислуживающей мне Зухры. Мыть с той же осторожностью, как когда-то, когда выхаживал меня после страшного отравления. Его пальцы не дарили боль, они опять нежно трепетали на моей коже… но взгляд оставался таким-же. Застывший темный изумруд. Мертвый и безжизненный. С вкраплениями какой-то болезненной похоти.