Unknown

Рассказать подробнее о суммах наличных и загнанных на

кар точки денег не получилось. Александер встряхнул его за пле-

чи — так, что Арек едва не прикусил язык.

— Значит, обеспечил мне отход?

— Да... а как же?

— Я никуда не побегу.

Слова Саша произнес без запала, ровно. С убежденностью в

правоте. Пришлось объясняться — любовник явно неправильно

оценивал предложение и ситуацию.

— Всю жизнь тебя разыскивать не станут. Годик отсидишься,

и возвращайся в Eisenwasserlich. Ты чист перед законом. Как

свидетель для нашего трибунала не годен. Тут главное — переждать волну. Через пару месяцев о тебе забудут, их интересую только я.

— Я не побегу. Я не спорю, между нами никогда не было

полного доверия и взаимопонимания. Не будем сейчас высчи-

тывать, кто сделал нужный шаг, а кто не сделал. Просто хочу

объяснить — ты меня не знаешь. А у меня есть определенные

принципы. И они не позволяют мне забрать эти бумаги... по-

лагаю, к бумагам и деньгам прилагается жилье?

— Да, мне обещали, что...

— Так вот. Прятаться в норе, сидеть в обнимку с бутылкой и поминать тебя, надираясь до галлюцинаций, я не собираюсь.

Арек прошелся по комнате, вытащил портсигар, протянул

Саше, молча предлагая сигарету, закурил и задумался. Упоми-

нание принципов ему не понравилось. Он хорошо помнил, как

Александр отказывался от машины, прикрываясь отговорками

морального плана. Тогда его удалось переубедить за двое суток.

Сейчас на театральное представление с уговорами и много-

численными оргазмами попросту не было времени.

— Если Эрлих вступится, казнь заменят пожизненным зак-

лю чением. Если хорошо вступится... Посмотрим, как повернется.

Рано меня хоронить и поминать.

— Я не буду прятаться в любом из случаев, — Саша жадно

затянулся и стряхнул пепел на подоконник. — Я так жить не

смогу. Не хочу скрываться. Не хочу вздрагивать от стука в дверь.

Я буду знать, что ты в нее никогда не постучишь. Это, конечно, не

в тюрьму садиться. Но и отсидеть и выйти никогда не получится.

Неоткуда и некуда.

— То есть, лучше позволить себя прикончить злобствующе-

му скудоумцу вроде Рихарда? — раздраженно спросил Арек. — Я

хочу, чтобы ты жил, пойми!

— Почему? Зачем тебе это нужно?

Серые глаза чуть прищурились. Александер сверлил его

взглядом, требуя ответа на вопрос.

— Что значит — «почему?». Пусть, как ты правильно под-

метил, между нами не было полного доверия и взаимопонимания,

но мы жили вместе. Мы делили стол и постель. Я больше никого

не подпускал так близко. Ты мне не безразличен, в конце концов!

И теперь, когда мы вляпались в неприятности по моей вине, я

пытаюсь тебя защитить. Думаю о тебе, и — да, о себе тоже думаю.

Приятнее сидеть в тюрьме и знать, что ты обезопасил партнера,

чем сидеть и знать, что ты никогда не сможешь отнести цветы на

его могилу.

Саша положил тлеющий окурок на подоконник, наконец-

таки снял мокрую рубашку и майку и натянул свитер на голое

тело. Переодевшись, заметался по комнате, как посаженный в

клетку зверь. Поднял ладонь, призывая к молчанию, когда Арек

собрался заговорить, забрал портсигар и вытащил еще одну

сигарету и спросил:

— Твой покойный муж... он бы согласился сбежать и спрятаться?

Попытка подавить вырвавшийся смешок оказалась неудач ной. Арек поперхнулся табачным дымом и закашлялся.

Александер похлопал его по спине, терпеливо дождался укоризненного замечания:

— Ты выбрал неправильный пример. Муж меня любил.

Слушай, мне уже не восемнадцать. Глупо было бы заводить речи о любви, правда? Ты сам ограничился понятием «небезразличен». Сообщу: ты мне тоже не безразличен. Большего вот так сразу не жди, ладно? На колени становиться не буду, цветов дарить не собираюсь. Вон, Рихард тебе букет подарил, и где он сейчас? Неохота рисковать.

Нелепое признание подействовало удивительно — призрачное одеяло, укрывавшее от страстей и душевной боли окончательно расползлось на лоскуты. Первый раз оно исчезло,

когда Арек увидел Рихарда, трясущего членом у Саши перед лицом. Заместитель «серого наместника» обычно вызывал стойкую неприязнь, а тут такая волна ненависти захлестнула, что рука сама выхватила из воздуха пачку ледяных дротиков — и мысли не возникло о путах. Но сейчас в душе не осталось места ни гневу, ни раскаянию — уже убил, уже ничего не изменишь.

Терзало острое сожаление: так много можно было успеть — сказать, сделать, объяснить прикосновениями... а они столько дней и месяцев потратили зря.

Арек прикоснулся губами к губам Александера и втянул его в поцелуй. Безумно, отчаянно хотелось остановить время, спрятаться от мира — где-нибудь на необитаемом острове — и

жить, жить, жить... расспросить о принципах, поспорить, кто сделал нужный шаг для установления отношений, а кто сбежал с поля боя, поссориться, помириться...

Когда воздух в легких закончился, он неохотно отодвинулся предупредил:

— Букет будешь должен. Всё остальное — без возражений.

Но... ты возьми конверты. На всякий случай. Не оставлять же их

в этой квартире? Выкинешь, если не понадобятся. Тогда пойдем.

Зря мы сюда приехали. Надо отвезти тебя назад в Eisenwasserlich.

— Минутку. Если ты меня отвезешь домой... ты сможешь