untitled

цать лет, и это было неплохо. В наше время. И все-таки, хотя все, что Уильям Шон считал «свободой», давно ушло, и мы по уши

погрязли в Шуме, переезд в корпоративную башню вместе с дру-

гими журналами империи Сая не мог не разочаровывать.

В любом случае, это не была вина Ньюхауса. Если в буду-

щем «Нью-Йоркеру» суждено существовать — если, конечно, он вообще будет существовать — под патронажем Ньюхауса, который компенсировал бы убытки журнала доходами от Vogue, Glamour и Vanity Fair, было бы несколько странно ожидать, что

журнал или его авторы сохранят свою прошлую славу. Свобода

была ценой, которую мы заплатили за выживание.

За годы своего редакторства Тина стала настоящим гением в

том, что касалось привлечения к журналу внимания. Она выпу-

скала качественный продукт для массовой аудитории — нечто

вроде сериала Frasier для газетных киосков. Но журналу не уда-

валось заставить рекламодателей хорошо платить за то внима-

ние, которое привлекала к журналу Тина. Удивительно: тираж

журнала увеличился (хотя оппоненты Тины и утверждали, что

это было достигнуто за счет паблисити и снижения цен на под-

писку), и продажи в киосках были великолепными, и Шум

был

повсюду — он пухлыми облаками висел над редакцией целыми

днями. Но реклама продавалась плохо. Если бы журнал был

телепрограммой, то ее высокие рейтинги более или менее

линейно преобразовывались бы в доходы от рекламы. Но в жур-

нальном бизнесе (более старом, чем телевизионный), все было

немного по-другому. Разделение «церкви и государства» — кон-

тента и рекламы — слишком прочно укоренилось в культуре.

224

Вокруг нас существовали и успешные примеры браков

между высокой и поп-культурой. Был профинансирован-

ный Диснеем мюзикл «Король Лев» — моментом ноубрау в нем

стало то, что великолепно изготовленные авангардные маски

Джулии Теймор — настолько великолепно, насколько это мог

себе позволить только производитель трэш-культуры вроде

Диснея — впервые появились в театре. (В «Короле Льве» при-

сутствовали настоящие джунгли — джунгли искусства и ком-

мерции, виднеющиеся за многомиллионными декораци-

ями.) Британская техногруппа Th e Orb

исполняла оркестровую

компьютерную музыку, и эта поп-музыка по своей сложности

соответствовала стандартам Милтона Бэббитта в его текстах о

модернизме. Режиссер Гас Ван Сент снимал клип для группы

Hanson, а Элтон Джон пел свою песню «Свеча на ветру» в Вест-

минстерском аббатстве на похоронах принцессы Дианы. Глав-

ное влияние на лучшего португальского гитариста в стиле

фадо оказал Джеймс Браун, а реклама Хельмута Ланга была

установлена на крышах такси.

Кроме того, наблюдался настоящий читатель

ский бум.

Книжные супермаркеты Borders и Barns & Noble были полны

людей, которые читали, читали, читали… Университеты выпу-

скали больше читателей, чем когда-либо в истории. Книги, кото-

рые было интересно читать, — «хорошие» книги вроде «Холод-

ной горы» и «Пепла Анджелы» — возглавляли списки бестсел-

леров, а молодежь выстаивала длинные очереди, чтобы попасть

на чтения Салмана Рушди или Мартина Эмиса. Ясно, что

«Нью-Йоркер» мог бы попасть в эту струю. Но ни редакторы на

этаже под нами, ни рекламный отдел на верхнем этаже не могли

понять, что для этого нужно. Главная проблема была в том, чтобы

провести границы внутри безграничных трэшевых пространств

Шума, вместо того чтобы проводить границы по принципу

225

сопротивления Шуму, как это делал Уильям Шон. И решить эту

проблему оказалось сложнее, чем кто-либо мог подумать.

Снова был январь, и снова было холодно. Я прошел мимо здания

Condé Nast и влился в узенькую струйку прохожих, вынужденных

обходить стройплощадку. Я заглянул в дыру в заборе и увидел

хаос из стали, проволоки, бетона и земли. Скоро там появится

ресторан ESPNZone.

На Сорок третьей улице я посмотрел на экран. Три дня назад

президент давал показания по делу Полы Джонс, а сегодня у

него под присягой спрашивали, имел ли он половые отноше-

ния с Моникой Левински. Я начинал привыкать, что узнаю

какую-нибудь удивительную новость из личной жизни прези-

дента на канале MSNBC, одновременно глядя на индекс дело-

вой активности Доу-Джонса в углу экрана. Это позволяло сде-

лать вывод, как этот показатель среагирует на только что объяв-

ленную ужасную новость. Рейтинг Клинтона оставался высо-

ким, тогда как индекс доверия к нему падал, что было само по

себе удивительным. Возможно, объяснение в том, что люди уже

настолько запутались в происходящем, что рейтинги лишь

отражали мар

кетинговые усилия, предпринятые Клинтоном.

Но было совершенно непонятно, как индекс Доу-Джон са, этот

гораздо более пуританский судья, а вернее числовое выражение

безжалостного пуританского сердца, управлявшего капитали-

стической экономикой, мог оставаться на таком высоком уровне.

Но он оставался. За год, что прошел с тех пор, как я слушал

призыв Клинтона к личной моральной ответственности каж-

дого, стоя на этом самом месте, и индекс Доу-Джонса, и рей-

тинг президента остались высокими, хотя моральный автори-