Урал грозный

Вагонетка подвозится к печи, опрокидывается, за ней следующая — и так бесконечно. Всем известно, что домна горит непрерывно.

На юге издавна шутили над уральскими домнами: «На колошник там медведи ходят». Шутка была недалека от действительности. Горы и лес, и одинокая черная домна. Да, медведи могли зайти сюда, они, как узнал я потом, водятся в этих местах.

— Я нарочно показываю вам такую домну,— сказал Горюнов, когда мы спускались по обледенелой лестнице,— чтобы вы могли сравнить. Поедем в Пашию, потом в Чусовую. По восходящей линии, так сказать. По восходящей линии прогресса. Там вы увидите механизацию, большие масштабы... Но, как хотите, а вот эту теплогорскую домну я люблю больше всех. Отсюда начиналась слава Урала.

Внизу, у глазков фурмы, ходил обер-мастер в брезентовом костюме, большой шляпе. Шлепая по грязи,— кругом были лужи теплой воды,— мы подошли к глазкам. Я увидел, как горела, рушилась, скипалась и становилась жидкой шихта, сброшенная сверху четырьмя стариками-татарами. Казалось, в маленьком стеклянном глазке перед взором моим предстал первичный хаос мироздания. Гудели воздуходувки, близко пыхтела электрическая станция, с железными шестами ходили горновые в обожженных до дыр штанах.

Вот обер-мастер приложил к глазку синее стеклышко, что-то спокойно сказал старшему горновому. Тот подозвал второго, высокого, с рассеченной губой, и они принялись пробивать летку.

Мы отошли в сторону. У наших ног лежали ячейки, куда должен был вылиться металл, и девушка в белом халате, нагнувшись, тщательно обрабатывала рыжую землю одной из этих ячеек.

— Лаборантка,— сказал обер-мастер.— Мы выдаем чугун высоких марок.

Горновые трудились у летки минут десять. Спекшаяся глина не поддавалась. Наконец, они пробили небольшую дырку, начали шуровать длинным прутом. Железо сразу вспыхнуло и размякло. Тогда горновые подрубили летку ломами — один держал лом, другой ловко ударял по наконечнику молотом. Дыра расширилась и засверкала.

По пыльной земле к отстойнику пополз первый ленивый ручеек красного цвета, вихляясь и выбирая дорогу.

— Давай! — громко крикнул обер-мастер.

Горновой просунул лом и нажал плечом.

Летку вырвало, и оттуда хлынул белый поток. Отстойник мигом наполнился, запузырился сверху — и вот чугун выпрыгнул и быстро побежал вперед, к ячейкам. Лаборантка взяла пробу.

Жар распространялся кругом. Мы передвинулись поглубже, но нас настигали ручейки металла, быстро заполнявшего все ячейки. Мех воротника на моем пальто высох и наершился. Я провел по воротнику рукой, мех затрещал.

— Пора уходить,— сказал Горюнов,— тут нужна привычка.

На улице падал мягкий снег, мигом освеживший наши лица.

— А может быть, от домны гора названа Теплой?— спросил я.

— Не думаю. Название пришло еще до шуваловской домны.

К нам приблизился обер-мастер. На лице его я увидел удовлетворение. Плавка удалась.

— Чугун-то белый,— сказал полковник,— а я думал — красный.

— Уральское молочко,— сказал обер-мастер, сняв рукавицы и вынув кисет.— Гитлера поить... Вот так, через каждые четыре часа, доим свою коровку.

Горы затянуло. Снег валил все гуще. Вскоре побелели леса, точно окунулись в молоко. И только чернела большая, горячая домна, вечный труженик Теплой горы.

Нас ожидали три пары саней, на которых мы должны были ехать на золотые прииски, куда-то далеко в горы.

— Может быть, прислать машину?— спросил полковник.

— Машина не пройдет,— ответил директор,— лошадьми в самый раз. Можно бы обождать, но, раз торопитесь, езжайте. Наши ямщики выберутся из любой метели, им это не впервой.

— А не выберутся, мы поможем,— Горюнов умостился в санях, опустил уши пыжиковой шапки.— Нам тоже к метелям не привыкать.

Мы помчались к границе Азии.

Пашия

До поселка оставалось по узкоколейке еще семь километров, но отсюда были уже видны заревые огни пашийского металлургического завода. Если из обледеневшего окна вагона я замечал над горами и лесами такие огни, значит, предвиделась остановка.

Возле вагона появился человек. Он взялся за поручни и быстро вскочил в тамбур. Горюнов приветствовал его как хорошего знакомого. Это — Вижаев, директор горной металлургической Пашии.

— Мы ждали вас еще утром,— сказал он,— высылали паровозик.

— И сейчас с паровозиком?— спросил Горюнов.

— Да.

— Пожалуй, опять придется вернуть... Мы переночуем в вагоне, а поутру поедем к вам. Оставайтесь с нами, есть свободные места в купе. Кстати, потолкуем о ваших делах.

— Хорошо,— согласился Вижаев, расстегнул крючки шубы, снял шапку.

Молодое лицо и совершенно седая голова. Он — старый металлург уральских гор, а давно ли он был в комсомоле! Вот и видно, что мы уже давно начали строить свою новую жизнь. У бывших комсомольцев уже седые головы и взрослые дети — лейтенанты и капитаны; бывшие пионеры прославились в войне и в тылу, водят авиационные дивизии, танковые корпуса, кавалерийские соединения.